— Раздеваюсь, чтобы ты могла сделать со мной все, чтопожелаешь.

— Не смей расстегивать вторую пуговицу… кому я сказала!

— Ты права. Этим следует заняться тебе. Ничто не даетчеловеку ощущения большей силы и всемогущества, чем возможность вынудить другогочеловека стоять совершенно неподвижно, пока его раздевают.

— Кому и знать, как не тебе?! Ты, вероятно, проделывал этодесятки раз.

— Сотни. Подойди ко мне, дорогая.

— Сотни?!

— Я пошутил.

— Не смешно!

— Ничего не могу с собой поделать. Я всегда шучу, когданервничаю.

— А ты нервничаешь? — пробормотала Мередит.

— Да я вне себя от страха, — серьезно объявил Мэтт. —Никогда еще я так не рисковал. То есть… если наш маленький экспериментзакончится неудачей, я буду готов признать, что мы действительно непредназначены друг для друга.

Последние остатки сопротивления растаяли как дым. Мередитлюбила Мэтта… всегда любила. И страстно желала его, так же страстно, какхотела, чтобы он отвечал ей взаимностью.

— Это не правда.

Хриплым от возбуждения и нежности голосом Мэтт пробормотал,открывая ей объятия:

— Пойдем со мной, дорогая. Пойдем в постель. Обещаю, чтопосле этого ты никогда больше не будешь сомневаться ни во мне, ни в себе.

Мередит, чуть поколебавшись, шагнула навстречу. Ониоказались в спальне, и Мэтт сделал все, чтобы сдержать обещание: заставилМередит выпить шампанского, чтобы немного успокоиться, заверил, что каждыйпоцелуй или ласка, которыми она наслаждается, и для него столь же волнующи,превратил свое тело в инструмент для обучения любви женщины, даже голос которойвозбуждал его. И не делал усилий, чтобы скрыть или сдержать реакцию на каждоеее прикосновение. Мэтт превратил следующие два часа своей жизни в почти невыносимуюпытку, страстные терзания, мучительную агонию, ибо его жена, преодолевшаямноголетнюю застенчивость, делала все возможное, чтобы довести его до высшейточки любовного экстаза.

— Но я не совсем уверена, что тебе это нравится, —пробормотала она, припав губами к его набухшей плоти.

— Пожалуйста, не делай этого, — взмолился Мэтт.

— Но тебе это не правится?

— Ты же сама все видишь.

— Тогда почему просишь меня остановиться?

— Попробуй продолжать и через минуту увидишь, что случится.

— А это тебе нравится?

Ее язык коснулся сосков, и Мэтт затаил дыхание, чтобы незастонать.

— Да, — наконец выдавил он и вцепился в спинку кровати, сжавзубы, когда она оседлала его и резкими толчками начала двигаться, полныйрешимости позволить ей все-все на свете.

— Так мне и надо за то, что влюбился в президента фирмы,вместо того чтобы завести роман с глупенькой старлеточкой, — пошутил он,охваченный исступленным желанием, сам не понимая, что говорит. — Следовало бызнать, что президент захочет быть наверху…

Прошло несколько мгновений, прежде чем Мэтт понял, чтоМередит неподвижно застыла.

— Если ты остановишься сейчас, дорогая, и не позволишь мнекончить, я наверняка умру.

— Что? — прошептала она.

— Не останавливайся, иначе, несмотря на все обещания, я невыдержу и сам окажусь наверху, — выдавил он, поднимая бедра и вонзаясь в тугое влажноетело.

— Ты любишь меня?

Мэтт закрыл глаза, судорожно сглотнул и, еле ворочая языком,умудрился спросить:

— А ты как думаешь? Ради чего, по-твоему, я здесь?

Он открыл глаза и даже в полутемной комнате увидел повисшиена ресницах Мередит слезы.

— Не смотри на меня так, — умоляюще попросил он, отпускаяспинку кровати и прижимая Мередит к груди.

Слезы хлынули летним ливнем.

— Пожалуйста, не плачь. Прости, что сказал это, — шепнул он,в беспомощном отчаянии целуя ее, уверенный, что она не желает ничего слышать оего чувствах и он только все испортил. — Я не собирался признаваться так скоро.

— Скоро? — яростно повторила Мередит, смеясь и плача. —Скоро? — всхлипнула она. — Я почти полжизни ждала, когда ты скажешь это.

И, прижавшись мокрой щекой к его груди, ощущая, каксливаются их тела, она призналась:

— Я люблю тебя, Мэтт.

И не успели слова слететь с языка, как Мэтт, судорожнодернувшись, излился в нее, вздрагивая, стискивая податливые плечи, впиваясьпальцами в узенькую спину, зарывшись лицом в длинную шею, бессильный иодновременно всемогущий, потому что она наконец произнесла то, что так давноскрывала.

Мередит обняла Мэтта, сжимая его плоть невидимыми тисками.

— Я всегда любила тебя, — выдохнула она. — И всегда будулюбить.

Оргазм, почти затихший, взорвался с новой силой, и Мэтттихо, мучительно застонал, врезаясь в нее еще глубже, испытывая жгучее,вулканически-буйное наслаждение, потрясенный тем, что оно вызвано не ласками,заученными приемами, а словами. Ее словами.

Мередит, оставаясь по-прежнему в объятиях Мэтта, повернуласьна бок и припала к нему, усталая и счастливая.

А в это время в Нью-Орлеане, хорошо одетый мужчина зашел водну из примерочных кабинок осаждаемого покупателями универмага «Бенкрофт». Вправой руке он нес выбранный костюм, в левой — пакет с эмблемой универмага«Сэкс»и маленьким пластиковым взрывным устройством внутри. Через пять минут онвышел, по-прежнему держа костюм, который и вернул на вешалку.

В Далласе женщина вошла в кабинку женского туалетаунивермага «Бенкрофт энд компани». При ней были дорогая кожаная сумочка и пакетиз магазина «Блумингдейл». Уходя, она захватила только сумочку.

В Чикаго один из посетителей, нагруженный свертками измагазина «Маршалл Филд», поднялся на лифте в отдел игрушек универмага«Бенкрофт», расположенного в самом центре, и оставил маленький сверток у оградыдомика Санта-Клауса, где толпились дети, которым не терпелосьсфотографироваться на коленях у доброго деда.

Чуть позже в нескольких милях от магазина Мэтт посмотрел начасы, поднялся и помог Мередит убрать остатки обеда, который они съели послетого, как вновь , любили друг друга перед пламенем камина. Они решили испытатьновую машину Мередит, по дороге остановились у итальянского ресторанчика изахватили еду с-собой, поскольку оба хотели побыть наедине.