— Но я не собираюсь отказываться от карьеры…

— Я этого и не ожидал.

— Господи, затем ты все усложняешь? — заплакала она. —Неужели не можешь оставить мне хотя бы немного гордости? Я пытаюсь объяснить,что не могу оставаться твоей женой, не вынесу, если мы станем жить вместе, какэтого, очевидно, хочешь ты.

Она говорила так горячо и неподдельно-искренне, что Мэттпобелел.

— Не возражаешь, если я спрошу, почему? Почему, черт побери?

— Возражаю.

— Но тем не менее хотелось бы выслушать, — напряженнопроцедил Мэтт.

При виде заледеневшего лица Мэтта Мередит, словно защищаясь,скрестила руки на груди, рассеянно растирая их ладонями, как от непереносимогохолода.

— Слишком поздно. Нельзя вернуть прошлое, — начала она.. —Мы изменились. Ты изменился. Не могу притворяться, что… что совершенно ничегоне испытываю к тебе. Это было бы не правдой. Ты знаешь, я неравнодушна к тебе.И всегда была… — с жалкой улыбкой призналась Мередит, пристально глядя в серыенепроницаемые глаза, пытаясь найти там понимание и обнаруживая лишь холодноебезразличие. Мэтт явно выжидал, пока она выскажет все, что хотела. — Возможно,останься мы вместе, все стало бы по-иному, но этому не суждено было случитьсяТеперь ты увлекаешься секс-бомбами, кинозвездами и смазливыми европейскимиаристократками, а я не могу соперничать г ними, не могу и не желаю!

— Но я не прошу тебя быть никем, кроме как собой, Мередит.

— Этого тебе недостаточно, — горько вздохнула она. — И я немогу жить с тобой, зная это, зная, что когда-нибудь ты будешь стремиться ктому, что я не могу тебе дать.

— Если ты имеешь в виду детей, мне казалось, что мы уже обовсем договорились.

— Мне так не показалось, но я думаю, ты безрассудноотказался от радости, которую могут дать дети, только чтобы заставить менясогласиться со всем, чего ты требуешь. Но сейчас я говорю не о детях, а одругих женщинах! Я никогда не буду той, кто тебе нужен Никогда!

Глаза Мэтта широко раскрылись:

— О чем ты?

— Я как-то пыталась объяснить тебе раньше… все, что ячувствую, когда мы занимаемся любовью. Мэтт, — пробормотала она, задыхаясь, —люди… то есть мужчины, считают меня фригидной. Д-даже в колледже они такдумали. Конечно… конечно, они не совсем правы, но я… я не такая, как остальныеженщины.

— Продолжай, — настойчиво попросил Мэтт, но глаза егозажглись каким-то странным светом.

— Через два года после того как мы расстались, в колледже япопыталась переспать с одним парнем и потерпела сокрушительное фиаско. Явозненавидела себя и его. Остальные студентки в кампусе заводили любовников инаслаждались сексом, но только не я. Я не могла.

— Если бы они прошли через все то, что пришлось вытерпетьтебе, — перебил Мэтт, охваченный такой нежностью, что был едва способенвыговаривать слова, — вряд ли рвались бы в постель с мужчиной.

— Я тоже так думала, но ошибалась. Паркер вовсе ненеуклюжий, сексуально озабоченный мальчишка-студент, и он… он, кажется, тожесчитает меня не слишком чувственной Правда, не протестует, но тебе… тебе этогонедостаточно.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, милая.

— Ты просто не замечаешь, что я чувствую себя неловкой инеумелой. Да я и есть именно такая!

Мэтт проглотил усмешку и мрачно осведомился:

— И неумелой тоже? Неужели все так плохо?

— Гораздо хуже — И это все причины, по которым ты так боишьсявернуться к тому, что было одиннадцать лет назад?

«Ты не любишь меня, черт возьми!»— подумала она.

— По крайней мере те, что я считаю важными, — солгалаМередит.

Мгновенно успокоившись, Мэтт убедительно ответил:

— Думаю, мы сможем преодолеть все препятствия прямо сейчас.Я не преувеличивал, когда говорил о детях. И о карьере тоже. Надеюсь, твоитревоги об этом улеглись. Что же касается других женщин… эта проблема ненамногосложнее. Знай я, что этот день настанет, поверь, жил бы совершенно по-другомувсе эти одиннадцать лет К несчастью, я не могу изменить прошлое, однако готовпоклясться, что оно, это прошлое, не такое уж грязное или бурное, как тыпривыкла считать. И поверь, — добавил он, с нежной улыбкой глядя в еезапрокинутое лицо, — ты — все, что мне нужно в жизни. Все.

Беспомощно, как бабочка к огню притягиваемая хрипловатыминотками в его голосе и чувственным, неотразимым блеском глаз, Мередит молчанаблюдала, как Мэтт сбрасывает спортивную куртку и швыряет ее на диван, но,совершенно ошеломленная его словами, не понимала смысла происходящего.

— И выбрось из головы все мысли о фригидности. Это чистыйабсурд. Воспоминания о том, что я испытал в постели с тобой, преследовали менявсе эти годы. И если считаешь, что ты одна чувствовала себя неуверенно всегда,когда мы были вместе, то ошибаешься. Я не раз чувствовал себя ни на что непригодным. Как бы часто я ни твердил себе, что не нужно торопиться, следуетпопытаться дать тебе настоящее наслаждение, так и не смог ничего поделать,потому что стоит мне прикоснуться к тебе, и я теряю голову от желания.

Слезы радости и облегчения обожгли ее глаза. Он хотелсделать ей дорогой подарок на день рождения, но слова его были куда болеедрагоценным даром, так много значившим для нее. Мередит зачарованно слушала,как он шепчет:

— Телеграмма твоего отца терзала меня много месяцев. Ямучился, повторяя себе, что ты наверняка осталась бы со мной, если бы я любилтебя больше, лучше, сильнее…

Неожиданная улыбка осветила его мужественное лицо, а вголосе появилась шутливая торжественность:

— Надеюсь, вопрос о фригидности больше не возникнет.

Мэтт заметил, как на бледных щеках Мередит вспыхнули красныепятна. Очевидно, его слова подействовали на нее.

— Остается лишь одна крошечная причина, из-за которой ты нехочешь оставаться моей женой.

— Какая именно?

— Ты считаешь себя неумелой и…

— Неуклюжей, — рассеянно вставила она, пристально глядя, какон лениво развязывает галстук. — И… и ничтожной.

— Представляю, как все это должно было на тебяподействовать, — с притворной мрачностью согласился Мэтт. — Но, думаю, скоротвои сомнения рассеются.

Он расстегнул верхнюю пуговицу сорочки.

— Что ты делаешь? — возмутилась Мередит, широко раскрывглаза.