Было ему лет около пятидесяти, но он уже порядком облысел,оставшиеся серые волосы спутались на висках и затылке, темные глаза слюботытством глядели на Артема, а простенький, на завязках, бронежилет не могскрыть круглого животика. На груди у него висел бинокль, и рядом с ним —свисток. — Присаживайся, — указал он Артему на ближайший мешок. — Они там,понимаешь, веселятся, оставили меня здесь одного прозябать. Дай хоть с тобойпоболтаю. Кто это тебе глаз так оформил? — Не можем, понимаешь, ничегомало-мальски приличного смастерить, — сокрушенно рассказывал он, указывая рукойна проем, — здесь не железку, здесь бетоном бы надо, железку пробовали уже, датолько без толку, как осень, все к чертям водой сносит, причем сначаланакапливается, а потом как прорывает… Было так пару раз, и много народупогибло, с тех пор мы уж так, обходимся. Только вот жизни здесь спокойной нет,как на других станциях, постоянно ждем, что ни ночь — то мразь какая-нибудьползти начинает. Днем-то они не суются, то ли спят, то ли наоборот, поверхушастают. А вот как стемнеет — хоть караул кричи. Ну, мы здесь приноровились,конечно, после восьми — все в переход, там и живем, а здесь больше похозяйственной части. Погоди-ка… — прервался он, щелкнул тумблером на пульте, ипрожектор ярко вспыхнул.

Разговор продолжился только после того, как белый лучоблизал все три эскалатора, прошелся по потолку и стенам и наконец успокоеннопогас. — Там, наверху, — ткнул он пальцем в потолок, приглушая голос, —Павелецкий вокзал. Там он, по крайней мере, когда-то стоял. Богом проклятоеместо. Уж не знаю, куда там от него шли рельсы, только сейчас там что-тострашное творится. Такие звуки иногда доходят, что мороз по коже. А уж когдавниз поползут… — он примолк. — Мы их «приезжими» называет, тварей этих, которыесверху лезут, — продолжил он через пару минут. — Из-за вокзала. Ну вроде и нетак страшно. Пару раз «приезжие», что посильнее были, этот кордон сметали.Видал, у нас там поезд отогнанный стоит на путях? До него добрались. Снизу имне открыли бы — там женщины, дети, если «приезжие» туда пролезут — все, делотабак. Да мужики наши и сами это понимали, отступили к поезду, там засели, инесколько тварей положили. Но и сами… осталось их в живых всего двое из десяти.Один «приезжий» ушел, к Новокузнецкой пополз, его утром выследить хотели, заним такая полоса густой слизи оставалась, но он в боковой туннель свернул,вниз, а мы туда не суемся. У нас своих бед хватает. — Я вот слышал, что наПавелецкую никто никогда не нападает, — вспомнил Артем свой вопрос, — этоправда? — Конечно, — важно кивнул тот. — Кто нас трогать будет? Если бы мыздесь не держали оборону, они бы отсюда по всей ветке расползлись. Нет, на насникто руку не поднимет. Ганза вот и та переход почти весь нам отдала, всамом-самом конце их блокпост. Оружие подкидывают, только чтобы мы ихприкрывали. Любят они чужими руками жар загребать, я тебе скажу! Как тебя звать,говоришь? А я — Марк. Погоди-ка, Артем, что-то там шебуршит… — и торопливоснова включил прожектор. — Нет, послышалось, наверное, — неуверенно сказал ончерез минуту.

Но Артема по капле наполняло тягостное ощущение опасности.Как и Марк, он внимательно вглядывался вверх, но там где тот видел толькошарахающиеся тени разбитых ламп, Артему чудились застывшие в слепящем лучезловещие фантастические силуэты. Сначала он думал, что это его воображениеиграет с ним опять, но один из странных контуров еле заметно шевельнулся, кактолько пятно света миновало его. — Подождите… — прошептал он. — Попробуйте вонв тот угол, где такая большая трещина, только резко.

И, словно пригвожженное к месту лучом, где-то далеко, дальшесередины эскалатора, замерло на мгновенье что-то большое, костлявое, а потомвдруг ринулось вниз. Марк поймал выпрыгивающий из рук свисток и дунул изо всехсил, и в ту же секунду все сидевшие у костра сорвались со своих мест ибросились к позиции.

Там, как выяснилось, был еще один прожектор, послабее, нохитро скомбинированный с необычным тяжелым пулеметом. Артем таких раньшеникогда не видел, у него был длинный ствол с раструбом на конце, прицелнапоминал своей формой паутину, а патроны вползали внутрь масляно блестевшейлентой. — Вон он, около десятой! — нашарил лучом «приезжего» хриплый худоймужик, подсевший к Марку. — Дай бинокль… Леха! Десятая, правый ряд! — Есть!Все, милый, приехали, теперь сиди спокойно, — забормотал пулеметчик, наводясьна затаившуюся черную тень. — Держу его!

Громыхнула оглушительная очередь, десятая снизу лампаразлетелась вдребезги, и сверху что-то пронзительно заверещало. — Кажись,накрыли, — определил хриплый. — Ну-ка, посвети еще… Вон лежит. Готов, зараза.

Но сверху еще долго, не меньше часа, доносились тяжелые,почти человеческие стоны, от которых Артему становилось не по себе. Но когда онпредложил добить «приезжего», чтобы тот не мучался, ему ответили: — Хочешь,сбегай, добей. У нас тут, пацан, не тир, каждый патрон на счету.