– Ты подсыпала мне яд… – с недоверчивым изумлениемпротянул он. – Ах ты гнусная крыса!

– Нет! Не яд! Не яд! Снотворное! Ты сам сказал, что внебольшой дозе он подействует как снотворное! Я не хотела… Не хотела тебяотравить! Я лишь хотела, чтобы ты заснул…

Она залилась слезами, и Крысолов оттолкнул ее. Женщина,рыдая, упала на траву и не сделала даже попытки встать или убежать от него. Онтупо смотрел на нее, пока эта мысль не проникла окончательно в его сознание:«Дети вернулись в город». Да, дети вернулись в город… Он представил, каквизгливо хохочет бургомистр, как пренебрежительно ухмыляется чернобородый, кактрясется всей тушей жирный епископ, как весь Хамельн заходится от смеха, потомучто в конце концов ОНИ ВСЕ ЖЕ ОДУРАЧИЛИ ЕГО!

И она тоже. Она его предала.

Он почувствовал себя не просто дураком – ничтожеством! Он,никогда не доверявший ни одной бабе, доверился этой, принял из ее рук питье, ихорошо, что остался жив. Он, знавший, на что они способны, оставил ее несвязанной, и она воспользовалась этим. Он, всю жизнь державшийся от нихподальше, разрешил ей приблизиться к нему – и чего скрывать, сам этогохотел! – и потерял последнюю надежду на то, чтобы получить свои деньги.Черт с ними, с деньгами, пусть они провалятся в преисподнюю вместе с ратушей! –он потерял куда больше! Он проиграл этому городу, и решающий удар нанес ему неизворотливый бургомистр, не лживый Курц, не скаредный епископ, а женщина.

– Мне надо тебя убить.

Она подняла на него заплаканные глаза, и он осознал, чтопроизнес это вслух. Лизетта перестала всхлипывать и поднялась.

– За что? – шмыгнув носом, спросила она.

– Ты меня предала.

– Я тебя спасла!

– Спасла?!

Крысолов не думал, что может удивиться еще чему-нибудь, ноэтой женщине удалось поразить его. От изумления он на секунду потерял дар речии молча смотрел на нее.

– Я тебя спасла! – настаивала Лизетта, вытираяслезы с мокрого лица. – Так нельзя было поступать! Хамельн не простил бытебе похищения детей! Они бы нашли тебя и убили!

– Чертова дура! Скорее я усыпил бы всех детей, включаяплемянницу твоего мужа!

– И погубил бы свою душу!

– Да тебе-то что до моей души?! Чтоб ты провалилась,крысиное отродье!

– Если бы ты их убил, ты был бы проклят на земле и нанебе! Смертоубийство невинных – страшный грех! Но ты бы не сделал этого, язнаю…

– А раз ты знаешь, – заорал он так, что эхоотозвалось в холмах, – так какого дьявола ты их отпустила?! А?!

– Я же сказала тебе! Я не хотела, чтобы тебя убили! Япыталась позаботиться о тебе!

– Позаботиться?!

Он занес руку, чтобы отвесить ей пощечину, но Лизетта несделала даже попытки защититься.

– Ты можешь ударить меня, если хочешь, –побледнев, проговорила она. – Людвиг часто делает это.

Ее слова подействовали на него как ковш холодной воды,выплеснутой в лицо. «Людвиг!» Нет, он не Людвиг. Крысолов опустил руку,повернулся к Лизетте спиной и подошел к мешку, наклонился над ним. Ушастыйсидел в своей коробке и выжидающе уставился на хозяина, подняв к нему умнуюморду, когда Вихарт приоткрыл крышку.

При виде зверя ярость Крысолова окончательно прошла. Он самвиноват. Определенно, он сам виноват – сглупил, доверившись бабе. Да не простосглупил, а проиграл все, что имел, и хорошо, что его мешок остался с ним. И ещеУшастый. Уже за это следует вознести хвалу святому Петру, и Крысолов, стоя навересковой поляне, мысленно произнес слова благодарности.

Лизетта не прерывала его молчания. Он обернулся и изучающепосмотрел на нее. Удивительно сообразительная, оказывается, женщина, этаЛизетта. В темноте пещеры, с одной лишь чадящей веткой в руках, она залезла вего снадобья, безошибочно выбрала нужное (правда, оно лежало на самом верху),отсыпала ровно такую дозу, которая погрузила его в сон до следующего дня…Дождалась, пока утром проснутся дети, и отправила их домой. Несомненно, онинайдут дорогу – а если и не найдут, на них наткнутся отряды горожан.

Зря, зря он послушал ту толстуху и отправился в Хамельн.Надо было выбрать другую дорогу – глядишь, не выставил бы себя на посмешище.

Крысолов огляделся, принимая решение. Вересковые холмыманили к себе, но он знал, что там его могут найти и затравить, как лису. Нужнобежать через горы, искать переход. Вряд ли бургомистр пошлет туда своихохотников за обманутым крысоловом.

Все началось с женщины и женщиной же закончится. Быть может,Лизетта и в самом деле хотела сделать как лучше, но теперь это не имелозначения.

– Ты убьешь меня?

Если она рассчитывает, что ее тихий голос и заплаканныеглаза смогут смягчить его, то ошибается, подумал Крысолов.

Она ничем не отличается от прочих. И не заслужила другойсудьбы.

Длинный тонкий нож, который он носил за голенищем, Крысоловдостал незаметно, чтобы не пугать ее раньше времени. Двенадцать шагов,разделявшие их, он преодолел быстро, и когда Лизетта поняла, что ее ждет, былоуже слишком поздно.

Окровавленный нож он вытер о траву. Мешок забросил за спину,постоял, окончательно определяясь с направлением, – и двинулся в сторонугор. За перевалом будут селения, там наверняка найдутся крысы – а значит, иработа для крысолова».

* * *

«Работа для Крысолова… Работа для Крысолова…»

Он бежал за крысой следом, догоняя ее и уже предчувствуяторжествующую поступь своей симфонии. Полная луна не давала женщине скрыться:освещенная призрачным светом, она была хорошо видна среди деревьев. На секундуему даже захотелось, чтобы это не было так просто, и, словно повинуясь егожеланиям, луна скрылась за облаком.

Тени деревьев расплылись и исчезли, и крыса, повинуясьинстинкту, свернула с тропы и бросилась в чащу леса, под защиту кустарников.Здесь заросли орешника становились почти непролазными, затянутыми паутиной, иГитарист криво ухмыльнулся на бегу, представив, как она попадет в их сеть и несможет выбраться.

Алька исколола ноги так, что каждый шаг причинял ей боль.Холодная и мокрая земля, режущая трава, ветки и пни, о которые она сбилапальцы, – весь этот лес был враждебен ей, он оборачивался лишь новойловушкой, в которую она снова себя загнала. Ее преследователь не отставал ни нашаг, и когда Алька обернулась на бегу, то увидела, что в руке его что-тосверкнуло. В следующий миг луна зашла за тучу, и Алька нырнула под свод черныхлистьев и веток, надеясь, что хотя бы там сумеет спрятаться.

Шорохи, топот за спиной, вскрик ночной птицы и треск коры,падающей с сухого дерева… Алька продиралась сквозь заросли, уже плохосоображая, куда бежит и в какой стороне тропа, с которой она свернула. Цепкиеветви тянулись к ней со всех сторон, ловили свою добычу, придерживая ее длятого, кто догонял сзади. Вырываясь из их хватких объятий, Алька упала,расцарапав ногу и вскользь провезя щекой по торчащему из земли сучку, нозаставила себя подняться и снова побежала, стирая с лица кровь. «Он придет назапах. Придет на запах крови», – билась в голове сумасшедшая мысль. Шаги итреск сломанных веток раздавались все ближе, и она, не оборачиваясь, подаласьвправо, виляя, словно заяц, в отчаянной надежде, что где-то должна быть нора, вкоторой она сможет притаиться, раз уж не в силах убежать.