Асагава не спеша достал маленький свиток, испещрённыйкаракулями, провёл пальцем по вертикальным строчкам.

– Сэмуси пробыл в годауне четырнадцать минут. Что онтам делал, агентам неизвестно. Когда Сэмуси вышел, один из моих людейпоследовал за ним, второй остался.

– Правильно, – кивнул Фандорин и смутился –инспектор явно знал своё дело и в одобрении вице-консула не нуждался.

– Ещё через семь минут, – всё тем же ровным тономпродолжил Асагава, – из годауна вышли трое мужчин. Сацумцы они были илинет, неизвестно, поскольку между собой они не разговаривали, но один прижимал кбоку левую руку. Агент не вполне уверен, но ему показалось, что рука скрючена.

– Сухорукий! – ахнул сержант. – Что ж вы,Гоу, раньше молчали?!

– Меня зовут «Гоэмон», – поправил японец, судя повсему, относившийся к своему имени более бережно, чем Фандорин. А вопросоставил без ответа. – Агент проник в годаун и произвёл обыск, постаравшисьничего не потревожить. Обнаружил три катаны прекрасной работы. У одной катанынеобычная рукоятка, обклеена шлифовальной бумагой…

Тут уж все три слушателя заговорили разом.

– Это они! Они! – всплеснул руками Твигс.

– Черт! – отшвырнул сигару Локстон. – Чтобтебе провалиться, темнило проклятый!

Фандорин выразил ту же мысль, но более артикулированно:

– И вы говорите об этом только теперь?! После того, какмы б-битый час толковали о событиях шестнадцатого столетия?!

– Вы начальник, я подчинённый, – хладнокровносказал Асагава. – Мы, японцы, приучены к дисциплине и субординации.Сначала говорит старший, потом младшие.

– Слыхали, Расти, каким тоном сказано? – покосилсяна Фандорина сержант. – Вот за это я их и не люблю. На словах вежливые, асами только и думают, как бы нас болванами выставить.

Японец обронил, по-прежнему глядя только на титулярногосоветника:

– Для совместной работы любить друг друганеобязательно.

Эраст Петрович не больше Локстона любил, когда его«выставляют болваном», и потому очень сухо сказал:

– Полагаю, инспектор, это все факты, которые вы хотелинам сообщить.

– Факты все. Но ещё есть предположения. Если онипредставляют для вас ценность, я с вашего позволения…

– Да говорите же, черт бы вас п-побрал! Нетяните! – взорвался, наконец, и Фандорин, но тут же пожалел о своейвспышке – губы несносного японца дрогнули в едва заметной усмешке: мол, я знал,что ты того же поля ягода, только притворяешься воспитанным человеком.

– Говорю. Не тяну. – Вежливый наклонголовы. – Трое неизвестных ушли из годауна без оружия. По моему скромномуразумению, это означает две вещи. Во-первых, они намерены вернуться обратно.Во-вторых, им откуда-то известно, что у министра Окубо теперь хорошая охрана, иони отказались от своего плана. Либо же решили подождать. Нетерпеливостьгосподина министра и его нелюбовь к телохранителям хорошо известны.

– Годаун, к-конечно, под наблюдением?

– Очень строгим и аккуратным. Из Токио мне в помощьприслали самых лучших специалистов. Как только появятся сацумцы, мне немедленносообщат, и можно будет произвести арест. Конечно, с санкции господинавице-консула.

Последняя фраза была произнесена столь почтительным тоном,что Фандорин стиснул зубы – так это отдавало издевательством.

– Б-благодарю. Но, по-моему, вы уже всё решили безменя.

– Решили – да. Однако произвести без вас арест было быневежливо. И без вас, конечно, тоже, господин сержант. – Сноваиздевательски вежливый поклон.

– Да уж. – Локстон свирепо оскалился. – Нехватало ещё, чтобы туземная полиция хозяйничала на границе Сеттльмента. Тольковот что я вам, ребята, скажу. Дерьмо ваш план. Нужно поскорей бежать к годауну,сесть в засаду и сцапать этих субчиков на подходе. Пока они безоружные и недобрались до своих сабель.

– При всем почтении к вашей точке зрения, мистерЛокстон, этих людей нельзя «сцапать, пока они безоружные и не добрались досвоих сабель».

– Это ещё почему?

– Потому что Япония – не Америка. У нас нужныдоказательства преступления. Никаких улик против сацумцев нет. Нужно арестоватьих с оружием в руках.

– Асагава-сан прав, – был вынужден признатьФандорин.

– Расти, вы здесь новый человек, вы не понимаете! Даесли эти трое – опытные хитокири, то бишь головорезы, они изрубят в капустууйму народу!

– Или, что ещё вернее, зарежут себя, и тогда следствиезайдёт в тупик, – вставил доктор. – Это же самураи! Нет, инспектор,ваш план решительно нехорош!

Асагава дал им ещё немного покипятиться, потом сказал:

– Не случится ни первого, ни второго. Если бы вам,господа, было угодно переместиться ко мне в участок, я показал бы, как мынамерены провести операцию. К тому же, от участка до квартала Фукусима всегопять минут ходьбы.

* * *

Кэйсацу-сё, японский полицейский участок, был мало похож наконтору сержанта Локстона. Муниципальный оплот правопорядка производилвнушительное впечатление: массивная дверь с медной вывеской, кирпичные стены,железная крыша, стальные решётки на окнах тюремной камеры – в общем, оплот, иэтим все сказано. Ведомство же Асагавы располагалось в приземистом дощатом домес черепичной крышей, очень похожем на большой сарай или овин. Правда, у входадежурил часовой в аккуратном мундирчике и начищенных сапожках, но сей японскийгородовой был крошечного росточка и к тому же очкастый. Локстон, проходя мимо,посмотрел на него и только крякнул.

Внутри оказалось и вовсе чудно.

Муниципалы передвигались по коридору важно, даже сонно, аздесь все носились, будто мыши; быстро кланялись на бегу, отрывисто здоровалисьс начальником. Беспрестанно открывались и закрывались двери. Эраст Петровичзаглянул в одну – увидел ряд столов, за каждым по маленькому чиновнику, и всешустро-шустро скользят кисточкой по бумаге.

– Отдел регистрации, – пояснил Асагава. – Унас это считается самой важной частью полицейской работы. Когда власть знает,кто где живёт и чем занимается, преступлений меньше.

С противоположной стороны коридора доносился звонкийперестук, будто целая орава озорной ребятни самозабвенно колотила палками подоскам. Эраст Петрович подошёл, пользуясь преимуществами роста, заглянул в окошко,расположенное над дверью.