Шагов через двести скачка, наконец, прекратилась. Лошадьстояла, вся дрожа, по спине и крупу сползали мыльные клочья. Фандорин расцепилобъятия. Пошатываясь, встал на ноги. Первым делом выяснил вопрос, занимавшийего всё недолгое, но показавшееся ему бесконечным время, пока он исполнял рольоглобли.

– Ага, все-таки д-донюшка, – пробормотал ЭрастПетрович и лишь после этого взглянул на спасённую даму.

Это была содержанка достопочтенного Алджернона Булкокса, онаже излучательница волшебного сияния госпожа О-Юми. Её причёска рассыпалась, солба свешивалась длинная прядь, платье было разорвано, так что виднелось белоеплечо с алой царапиной. Но и в этом виде владелица незабываемой серебрянойтуфельки была до того прекрасна, что титулярный советник замер и потеряннозахлопал своими длинными ресницами. Никакое это не сияние, пронеслось у него вголове. Это ослепительная красота. Потому так и называется, что от неё будтослепнешь…

А ещё он подумал, что вряд ли растерзанность ему так же клицу, как ей. Один рукав сюртука у титулярного советника был оторван полностьюи болтался на локте, второй рукав успела погрызть кобыла, панталоны и штиблетыпочернели от грязи, а ужаснее всего, конечно, был едкий запах конского пота,которым Эраст Петрович пропитался с головы до ног.

– Вы целы, сударыня? – спросил он по-английски ислегка попятился, чтоб не терзать её обоняния. – У вас на плече к-кровь…

Она взглянула на ссадину, опустила край платья ниже –показалась впадинка под ключицей, и Фандорин проглотил конец фразы.

– А, это я сама. Рукояткой кнута зацепила, –ответила японка и беспечно смахнула пальцем коралловую капельку.

Голос у куртизанки оказался неожиданно низкий, хрипловатый –по европейским меркам некрасивый, но было в его звуке нечто, заставившееФандорина на миг опустить глаза.

Взяв себя в руки, он снова посмотрел ей в лицо и увидел, чтоона улыбается – его смущение, похоже, её забавляло.

– Я вижу, вы не очень испугались, – медленнопроизнёс Эраст Петрович.

– Очень. Но у меня было время успокоиться. Вы так пылкообнимались с моей Наоми. – В удлинённых глазах сверкнули лукавыеискорки. – Ах, вы настоящий герой! И если бы я, в свою очередь, быланастоящей японкой, то мне следовало бы выплачивать вам долг благодарности доконца моих дней. Но я научилась у вас, иностранцев, многим полезным вещам.Например, что можно просто сказать «спасибо, сэр», и быть в расчёте. Спасибо,сэр. Я вам очень признательна.

Она приподнялась с сиденья и изобразила грациозный книксен.

– Не за что, – наклонил голову Фандорин, увиделзлополучный болтающийся рукав и поскорей его оторвал. Очень хотелось, чтобы еёголос звучал ещё, и молодой человек спросил. – Вы отправились кататься втакое раннее время? Ещё нет и п-пяти часов.

– Каждое утро езжу на мыс любоваться, как над моремвосходит солнце. Самое лучшее зрелище на свете, – ответила О-Юми, закладываялокон за своё маленькое оттопыренное ухо, просвечивающее розовым.

Эраст Петрович удивлённо посмотрел на неё – казалось, онаподслушала его недавние мысли.

– И вы так рано встаёте?

– Нет, так поздно ложусь, – рассмеяласьудивительная женщина. Смех, в отличие от голоса, у неё был совсем не хриплый, ачистый и звонкий.

Теперь Фандорину захотелось, чтобы она рассмеялась ещё. Ноон не придумал, как этого добиться. Сказать что-нибудь шутливое про лошадь?

Титулярный советник рассеянно потрепал кобылу по крупу. Таиспуганно покосилась на него воспалённым глазом, жалобно заржала.

– Безумно жалко шляпку, – вздохнула О-Юми,продолжая приводить в порядок причёску. – Она была такая красивая!Слетела, теперь не найдёшь. Это плата за патриотизм. Мой друг предупреждал, чтояпонская лошадь не сможет хорошо ходить в упряжке, а я решила доказать емуобратное.

Это она про Булкокса, догадался Эраст Петрович.

– Теперь она не понесёт. Нужно только немного повестиеё в поводу. Если п-позволите…

Он взял кобылу под уздцы, медленно повёл по набережной.Очень хотелось оглянуться, но Фандорин держал себя в руках. В конце концов, онне мальчишка, чтобы, разинув рот, пялиться на красоток.

Молчание затягивалось. Эраст Петрович, положим, выдерживалхарактер, но почему молчала она? Разве женщины, только что спасшиеся отсмертельной опасности, молчат, да ещё в обществе своего избавителя?

Прошла минута, другая, третья. Тишина перестала быть простопаузой в разговоре, она начала обретать некий особый смысл. Известно ведь, хотябы из той же беллетристики: когда едва знакомые женщина и мужчина надолгоумолкают, это сближает больше всякого разговора.

Не выдержав, титулярный советник незаметно потянул уздечкуна себя, и когда кобыла мотнула башкой в его сторону, полуобернулся – а заодноискоса взглянул на японку.

Оказывается, она и не думала смотреть ему в спину!Отвернулась, раскрыла зеркальце и занялась лицом – уже успела причесаться,заколоть волосы, напудрить носик. Вот вам и многозначительное молчание!

Рассердившись на собственную глупость, Фандорин передаляпонке поводья и твёрдо сказал:

– Всё, сударыня. Лошадь совершенно успокоилась. Можетеехать дальше, только потише и не выпускайте поводьев.

Он приподнял шляпу, каким-то чудом удержавшуюся на голове, ихотел откланяться, но заколебался – вежливо ли уйти, не представившись. Сдругой стороны, не велика ли честь – представляться распутной женщине, будтосветской даме? Возобладала учтивость.

– П-простите, я забыл назваться. Я…

Она остановила его движением руки:

– Не нужно. Имя мне скажет очень мало. А главное яувижу и без имени.

Посмотрела на него долгим, изучающим взглядом, нежные губыбеззвучно зашевелились.

– И что же вы видите? – поневоле улыбнулсяФандорин.

– Пока немногое. Вас любит удача и любят вещи, но нелюбит судьба. Вы прожили на свете двадцать два года, но на самом деле выстарше. И это неудивительно: вы часто бывали на дюйм от смерти, потерялиполовину сердца, а от этого быстро стареют… Ну что ж. Ещё раз: спасибо, сэр. Ипрощайте.

Услышав про половину сердца, Эраст Петрович вздрогнул. Дамаже тряхнула поводьями, пронзительно крикнула «Ёси, икоо!» и пустила кобылурысью – очень резвой, несмотря на предостережение.

Лошадь по имени Наоми послушно бежала, мерно прядая острымибелыми ушами. Подковы выстукивали по мостовой весёлую серебряную дробь.

А в конце пути