К его приезду тот уже приготовил снимки.

– На корпоративе снимали, – объяснил он, выводя наэкран компьютера фотографии. – Поэтому здесь все, но некоторые в нетрезвомвиде. Стоп! Нет, не все: Викуловой не хватает.

Он покосился на Сергея, но защищать Катю не стал.

– Викулова не нужна, – покачал головойБабкин. – Этих достаточно. Спасибо, Игорь Сергеевич.

Он перезвонил Илюшину, удачно оказавшемуся на улице, ипоинтересовался, что ему делать со снимками пятнадцати пьяных сотрудников„Эврики“.

– Как что? – удивился Макар. – Вышли их мне.

– А ты не забыл, что коммуникатор ты отдал в ремонт двенедели назад? – в свою очередь удивился Бабкин. – Или ты живешь наскладе факсов-принтеров-ксероксов? У меня есть распечатанные снимки, есть нафлешке. А толку-то? Могу почтой отправить в твое Кудряшово. Как раз черезмесяц-другой дойдут. Если не потеряются по дороге.

– Записывай номер факса. Вышлешь на него, сделаешьприписку: Анатолию Ивановичу. Понял?

– Кто такой Анатолий Иванович? – недоверчивоспросил Сергей.

– Местный гробовщик. Але, Серега, ты чего молчишь?Опять связь пропала?

– Какой еще гробовщик? – выдавил Сергей.

– Обычный немолодой гробовщик. В Темникове живетхороший человек, делает резные гробы на заказ для всей области. Двоюродный братздешнего таксиста, к слову сказать. А таксист, ты не поверишь – приятель мужаНатальи Котик.

– Кто такая Наталья Котик? – спросил Бабкин,чувствуя себя героем горячо любимого мультика, в котором парень-пройдохадурачил злого волшебника. „Какой тулуп? Какой заяц?“ – мелькнуло у него вголове.

– Очередное звено в цепочке, на которое я случайнопопал.

– На хромой блохе с того берега моря? – невыдержал Сергей.

Макар замолчал. Затем хмыкнул и сказал:

– Завтра я поеду в город к одиннадцати, так что неторопись отправлять снимки сегодня. Лучше выспись как следует. Я чувствую, тебеэто просто необходимо, мой впечатлительный друг.

Он повесил трубку, прежде чем Бабкин успел сказать, что досих пор его действия не увенчались успехом, и пока Сергей перезванивал, вышелиз зоны действия сети. Обругав и Макара, и связь, злой Бабкин вернулся домой истал думать, к кому обратиться завтра, чтобы получить полные распечаткипереговоров всех людей, работающих в „Эврике“ и „Фортуне“.

Катя возвращалась с работы одна – она успела найти по телефонудва подходящих варианта с комнатой и теперь собиралась посмотреть ближний изних. Москву уже начали украшать перед Новым годом, и между рекламнымирастяжками висели гирлянды, словно мостики от одной стороны улицы до другой.

Ветер дул слабый, но Катя так привыкла мерзнуть в своемпуховике, что по привычке ежилась и втягивала голову в плечи. Капитошинуговаривал ее купить полноценную теплую куртку, но Кате психологически тяжелобыло потратить большую сумму денег только на себя одну. Она привыкла отдаватьвсе, что зарабатывала.

Подумав о семье, Катя вспомнила, что звонила маме пять днейназад. Пять дней! Господи, как давно! Пять дней назад она еще мучилась,убежденная, что Андрей не хочет никаких отношений с ней и мечтает остаться одинв своей квартире без штор.

„Позвони сейчас же, – посоветовал внутреннийголос. – Ты так много врала ей, что очередное вранье ничего не изменит“.

Катя спряталась от ветра за угол дома, достала телефонозябшими пальцами, но тут ее внимание привлекла пара: женщина и мужчина,закутанные в шарфы так, что нельзя было разглядеть лиц, вылезли из машины,припаркованной рядом с домом, за которым она пряталась, и прошли мимо Кати.Что-то в облике мужчины показалось Кате смутно знакомым.

– Я не верю, – захлебывающимся, высоким голосомговорила женщина. – Просто не верю! Юрочка, я молиться на тебя буду!

Ее спутник что-то глухо ответил – Катя не разобрала, чтоименно, – и взял женщину под руку. Та провела рукой по лицу, и Катепоказалось, что она плачет.

Со странным ощущением, что ей просто необходимо пойти заэтими людьми, Катя сунула телефон в карман и сделала несколько шагов. Параперед ней неожиданно остановилась, и женщина прислонилась к мужчине, уже несдерживая слез.

– Сонечка, – со страданием в голосе сказал ееспутник. – Прошу тебя, возьми себя в руки.

Мимо проходили люди, бросая на них косые взгляды, и Катяотошла в сторону, встала перед киоском с газетами и журналами.

– Я поверить не могу, – донесся до нее прерывистыйженский голос. – Слезы сами текут. Прости, Юрочка…

– Так давай вернемся в машину, ты выплачешься, и мыпойдем к врачу, – с раздражением в голосе сказал мужчина. – И небудем стоять посреди улицы и ждать, пока ты придешь в себя. Никите нужна нашапомощь, а не наши слезы, и, наконец-то, мы можем ему помочь! А ты без концарыдаешь.

– Все-все-все… Сейчас, дорогой, сейчас. Все, уже всепрошло.

Она обернулась, ища урну, чтобы выкинуть бумажный платочек,и обнаружила одну рядом с киоском печати. Подошла, бросила белый комок и сновавсхлипнула. Мужчина медленно пошел прочь, засунув руки в карманы, но при этомдержа спину очень прямо.

В сумочке у женщины что-то зажурчало, и Катя не сразупоняла, что это звонит телефон. Вглядываясь для вида в обложки с лицами,улыбающимися одинаковыми белоснежными улыбками, она внимательно вслушивалась вразговор.

– Лена? Да, Леночка, это я. Не могу сейчас, милая, мы сЮрочкой идем беседовать с врачом. Да нашли! Сама не верю, господи, столько силна это положила, а тут Юра все достал, и теперь нужно только с врачомдоговориться, когда они начнут курс. Дорого, милая, очень дорого. Если бы неЮрочка… Да. Да. Все, Леночка, прости, потом поговорим, я опаздываю.

Она вернула телефон в сумку и бросилась догонять своегоЮрочку.

– Юрочка, значит, – задумчиво произнесла Катя,глядя вслед паре. – Вот, значит, как…

Забыв о том, что собиралась звонить маме, Катя огляделась впоисках ближайшей станции метро и быстро побежала к подземке.

На следующее утро красавец мужчина Юрий Альбертович Шаньскийвошел в офис „Эврики“ и тут же наткнулся на Снежану Кочетову.

– К шефу забеги, – бросила она. – Он тебя двараза спрашивал.

Перебирая в голове клиентов, с которыми могли возникнутьпроблемы, Шаньский постучал в белую дверь и заглянул в кабинет.

– Заходи, – без выражения сказали от стола.

Войдя, Юрий Альбертович обнаружил в кабинете, кроме ИгоряСергеевича, незнакомого ему мужика лет тридцати пяти с коротко стриженнойбашкой („под уголовника“, – как называл такие стрижки Шаньский) и свпечатляющими габаритами.