Снова нацепив очки, она проглядела фотографии. С каждымлистом, который Наталья откладывала в сторону, Илюшин ощущал, что и без тогослабая надежда исчезает окончательно. В конце концов в руках у нее осталась копияпоследнего снимка, в который она вглядывалась, нахмурившись, словно пытаясьвспомнить что-то.

И вдруг подняла на Макара расширившиеся глаза и недоверчивопроизнесла:

– Это же… это же…

Илюшин быстро наклонился к снимку, посмотрел на лицо,которое фотограф взял крупным планом.

– Как же так? – выдохнула Наталья Котик. –Столько лет прошло! Мы-то думали…

– Кто это? – резко спросил Макар. – Имя!

Наталья назвала имя, ничего не сказавшее Илюшину. Но секундуспустя он понял.

– Вот кто… – медленно протянул он. – НатальяАлексеевна, вы уверены? Посмотрите еще раз, прошу вас.

– И смотреть нечего. Хочешь – дождись Кольку моего, онтебе то же самое скажет. Ох, что время-то с людьми делает…

– А еще интереснее – что оно с ними не делает, –сказал Макар, собирая фотографии и прикидывая, согласится ли таксист,задержавшийся у своего родственника в Кудряшова, отвезти его в Темниковонемедленно или придется ждать. – Наталья Алексеевна, дайте расписаниеэлектричек, пожалуйста.

В „Эврике“ было шумно – все обсуждали увольнение Шаньского.Две „девочки“ из бухгалтерии с утра пару раз успели шмыгнуть мимо Кати вкабинет Снежаны, якобы по делам, но Катя прекрасно понимала, что там перемываюткости Шаньскому.

Ей было жалко Юрия Альбертовича, а потому, когда „девочки“попробовали посплетничать и с ней, она оборвала разговор и довольно резкосказала, что не видит предмета для обсуждения. Те обиделись, отправились к„мальчикам“ в таможенный отдел, но там их быстро шугнул Капитошин, и Катяслышала, как они, возвращаясь обратно, ругают высокомерного Таможенника.

Человек, опознанный Натальей Котик, чувствовал себя так,словно его обложили и вывесили повсюду красные флажки, за которые непрорваться. Он кивал, вслух удивлялся вместе с остальными поведению Шаньского,ругал и сочувствовал ему, а сам все время ощущал опасность.

Интуиция у него была развитой. Он знал, что нужно собиратьвещи и исчезать следом за Шаньским – но так, чтобы никто не смог его найти. Небыло никаких видимых признаков опасности – наоборот, все, казалось, успокоилосьпосле того, как узнали виновника проигрыша фирмы в тендере. Но человек знал,что появление сыщика в фирме не сулит ему ничего хорошего, и ощущал угрозу,исходившую от крупного, похожего на медведя, насупленного мужика, дваждызаходившего накануне.

Поэтому человек методично копировал данные с компьютера,быстро просматривал документы, откладывая нужные и отбирая все, касавшееся еголично. Он знал, что сегодняшний день будет последним, проведенным им в этомкабинете, и тщательно убирал все по ящикам, расставлял на полки по старойпривычке оставлять за собой порядок. Он не успел придумать никаких объясненийсвоему исчезновению, но это было и не нужно: гораздо важнее было исчезнутьотсюда навсегда, пока в коридоре снова не появился насупленный мужик с медвежьимиповадками. Или кто-то другой вместо него.

Человек проходил по коридорам, кивал, когда к немуобращались, а в голове у него часы отсчитывали время, оставшееся до вечера.Пять часов. Четыре часа. Три часа.

Он все время был словно на иголках. Даже пару раз хотелсорваться до окончания рабочего дня и уже брал пакет с отложенными бумагами, нов последний момент решал не дергаться, не привлекать к себе излишнее внимание.Дотянуть до вечера пятницы, тем более что день сокращенный, уйти как ни в чемне бывало – а там наступят два выходных. А в понедельник его уже здесь небудет. И в городе этом не будет. Был человек – и исчез.

Чтобы не проводить оставшееся время впустую, человекобдумывал, куда уедет. Тогда, с Вотчиным, все случилось неожиданно, поэтому онне оставил никаких запасных путей. Глупо получилось, потому что ведь он,собственно, не собирался убивать коллекционера, это вышло само собой. Но теперьнадо все разложить по полочкам, прикинуть, в какой глуши можно спрятаться,потому что его будут искать, обязательно будут. Особенно когда он не придет впонедельник и его телефон не будет отвечать на звонки.

Два часа до окончания рабочего дня.

Полтора.

За час до конца работы человек понял, что не сможет больше выдержатьожидания. Он оставался внешне спокойным, как обычно, но внутри что-то сжималосьот страха, и два раза он вздрагивал, когда шел по коридору и слышал, какоткрываются на их этаже двери лифта. „За мной придут“, – отчетливо говорилкто-то внутри его головы, и как ни сопротивлялся человек этому голосу, в концеконцов он смирился с тем, что паника сильнее разума. Ему хотелось бежатьотсюда, и он решился.

Человек взял заранее приготовленный пакет и обвел взглядомкабинет. Из смежной комнаты раздавались голоса, и он продумал, что скажет,когда будет брать пальто из шкафа. У него мелькнула мысль, не стереть липовсюду свои отпечатки пальцев, но он тут же отругал себя за нее – мысль былабессмысленной и показывала, в каком состоянии он находится.

Он сел за стол, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул,чтобы прийти в себя. Это подействовало. Человек встал, взял сумку, пакет ивышел в соседнюю комнату. Надевая пальто, бросил короткую фразу подчиненным,исчерпывающе объяснявшую его уход. „Думаю, с остальными прощаться небудем“, – усмехнулся он про себя, распахнул дверь, ведущую в коридор, изамер.

В коридоре стояли пятеро. Четверо были ему знакомы, апятого, молодого светловолосого парня лет двадцати пяти, небрежнопривалившегося к стене, человек видел впервые. Однако именно этот пятый,усмехнувшись, пожал плечами и сказал:

– Вот видишь, Серега, я же говорил.

И добавил, недобро прищурившись и сразу став лет на пятьстарше:

– Далеко ли вы собрались, любезная Эмма Григорьевна?

Орлинкова дернула головой, отпустила пуговицу, которуютщетно пыталась продеть в петлю. Кошелев, Капитошин и Викулова смотрели на нее,и лица у них были до смешного глупые.

– Не нравится, как я к вам обращаюсь? –сочувственно спросил парень. – Давайте я задам вопрос иначе: далеко ли высобрались, любезная Фаина Григорьевна? Не иначе, как в родное Кудряшово? Неторопитесь, вас там не ждут.

Главный бухгалтер повернулась к ним спиной и прошла обратнов кабинет мимо ошеломленно молчавших „девочек“. Голос интуиции, которую она всеэто время ошибочно принимала за панику, молчал: говорить что-то было ужепоздно.

– Выкладывайте, – сухо сказала Орлинкова, усевшисьв кресло и с вызовом глядя на Кошелева. – У вас есть что мне сказать или ямогу пойти домой? Я не очень хорошо себя чувствую.

Макар открыл рот, чтобы съязвить, но тут Катя тихо инеожиданно жалобно спросила: