– Если вы уложили его наповал, мы в т-тупике, –озабоченно сказал Эраст Петрович. – И отпечатков больше нет.

Американец пожал плечами:

– На что они нам, если есть тот, кто их наляпал? Яцелил в спину. Может, жив?

Предположение немедленно подтвердилось, причём самымнеожиданным образом.

Лежащий вдруг вскочил на ноги и, как ни в чем не бывало, спрежней прытью запустил вдоль канала.

Публика ахнула, Локстон захлопал глазами.

– Черт! Ну и живучесть!

Он снова поднял карабин, но то был не новомодный«винчестер», а однозарядный итальянский «веттерли». С проклятьем сержантшвырнул констеблю бесполезное оружие и выхватил «кольт».

– Дайте, дайте я! – оживился доктор. – Вы непопадёте!

Он чуть не силой вырвал револьвер. Встал в картинную позудуэлянта, закрыл глаз. Грянул выстрел.

Беглец снова упал, на сей раз ничком.

В толпе зааплодировали. Локстон стоял и чесал подбородок,его подчинённый перезаряжал свой карабин. Один Фандорин бросился вперёд.

– Не спешите! – остановил его Твигс и хладнокровнообъяснил. – Теперь он никуда не денется. Я перебил ему позвоночник вобласти поясницы. Конечно, жестоко, но, если это ученик тех самых синоби,единственный способ захватить его живьём – парализовать. Держите ваш «кольт»,Уолтер. И благодарите судьбу, что в это время дня я всегда пью чай в«Паризьене». Иначе вам ни за что бы…

– Смотрите! – вскрикнул Фандорин.

Упавший поднялся на четвереньки, потом встал, встряхнулся,как мокрая собака, и огромными прыжками помчался дальше.

Теперь уже никто не ахал, не орал – все растерянно молчали.

Локстон открыл пальбу из револьвера, но всё не попадал, даещё доктор хватал за руку – просил отдать оружие. Про второй револьвер на поясеу сержанта оба забыли.

Эраст Петрович прикинул расстояние (шагов семьдесят, а досерых лачуг туземного города не далее ста), повернулся к констеблю.

– Зарядили? Дайте.

Прицелился по всей стрелковой науке. Затаил дыхание,выровнял прицел. Опережение взял самое малое – выстрел получался почти прямой.Одна пуля, промахнуться нельзя.

Ноги заколдованного беглеца мелькали часто-часто. Не вышеколен, не то можно убить, приказал пуле титулярный советник и нажал спуск.

Есть! Фигура в кимоно упала в третий раз. Только теперьпреследователи не остались на месте, а стремглав бросились вперёд.

Было видно, что подстреленный шевелится, пробует встать. Вотон поднялся, скакнул на одной ноге. Не удержался, рухнул. Пополз к воде,оставляя на земле кровавый след.

Удивительнее всего было то, что он по-прежнему так ни разу ине обернулся.

Когда до раненого оставалось каких-нибудь двадцать шагов, онперестал ползти – видно, понял, что не уйдёт. Сделал быстрое движение – на солнцесверкнуло узкое лезвие.

– Скорей! Сейчас перережет горло! – крикнулдоктор.

Но синоби поступил иначе. Описал ножом быстрый круг вокруглица, словно хотел поместить его в овальную рамку. Потом левой рукой схватилсяза подбородок, с глухим рычанием рванул – и под ноги Эрасту Петровичу отлетелакакая-то тряпка. Фандорин чуть не споткнулся, когда понял, что это: обрезаннаяи содранная кожа лица, с одной стороны красная, с другой похожая на шкуркумандарина.

И тут ужасный человек наконец обернулся.

Эрасту Петровичу за его недлинную жизнь приходилось видетьнемало страшного, иные видения из прошлого заставляли его просыпаться ночью вхолодном поту. Но ничто на свете не могло быть кошмарнее этой багровой маски сбелыми кружками глаз и оскалом зубов.

– Конгодзё! – тихо, но отчётливо прохрипелбезгубый рот, растягиваясь всё шире и шире.

Рука с окровавленным ножом медленно поднялась к горлу.

Лишь теперь Фандорин догадался зажмуриться. И стоял так дотех пор, пока не миновал приступ тошнотного головокружения.

– Так вот что такое «отрезать лицо»! – раздалсявозбуждённый голос доктора Твигса. – В самом деле отрезал, безо всякойфигуральности!

Спокойнее всех держался Локстон. Он наклонился над трупом,благодарение Богу, лежавшим спиной кверху. Две дырки в кимоно, одна повыше,вторая пониже, отливали металлическим блеском. Сержант пальцем разодрал материюи присвистнул.

– Вот вам и заколдованный!

Под кимоно на мертвеце был панцирь из тонкой закалённойстали.

Пока Локстон объяснял доктору, что произошло в участке,Фандорин стоял в стороне и тщетно пытался унять бешеное сердцебиение.

Оно было вызвано не бегом, не стрельбой и даже не жуткимзрелищем отрезанного лица. Просто чиновнику вспомнились слова, произнесённыенесколько минут назад хрипловатым женским голосом: «Сегодня вы убьётечеловека».

– Выходит, мистер Фандорин был прав, – развёлруками доктор. – Это и в самом деле ниндзя, самый что ни на естьнастоящий. Не знаю, как и где он научился тайнам ремесла, но сомнений нет.Стальной нагрудник, спасший его от двух первых пуль, описан во всех трактатах,он называется ниндзя-мунэатэ. Огненное яйцо – это ториноко, пустая скорлупа,куда синоби через дырочку заливали зажигательную смесь. А видели, как оноскалился перед смертью? В книгах о ниндзя мне встречался странный термин –Последняя Улыбка, но там не объяснялось, что это такое. М-да, малоаппетитноезрелище!

О, как хочется

Улыбнуться от души

Хоть напоследок.

Доронин стоял у окна, смотрел, как по стеклу сбегаютручейки.

– Байу, «сливовый дождь», – рассеянно сказалон. – Что-то рановато, обычно они начинаются с конца мая.

Вице-консул не поддержал беседу о природных явлениях, иснова наступило молчание.

Всеволод Витальевич осмысливал доклад своего помощника.Помощник ждал, не мешал мыслительному процессу.

– Ну вот что, – наконец обернулся консул. –Перед тем как я засяду писать рапорт для его превосходительства, давайте ещёраз пройдёмся по цепочке фактов. Я излагаю, а вы говорите про каждый пункт –факт это или не факт. Идёт?

– Идёт.