— Просто не знаю, что и делать, — жалобно вздыхалаона. — Он смотрит на меня, и я умираю от страха при мысли, что он можетнатворить, если я откажу ему от дома. Про него такое говорят! Как вы думаете —он может меня ударить? Или… или… О, если бы Чарли был жив! Скарлетт, вы должнысказать ему, чтобы он больше не приходил, — сказать в самой вежливой форме.О боже! Я, право, думаю, что вы слишком поощряете его, и весь город об этомговорит, и если ваша матушка узнает, что она подумает обо мне? Мелли, ты недолжна быть с ним так мила. Держись с ним холодно и отчужденно, и он поймет.Ах, Мелли, как ты считаешь, может быть, мне следует написать Генри, чтобы онпоговорил с капитаном Батлером?

— Нет, я этого не считаю, — сказала Мелани. —И я, конечно, тоже не буду с ним груба. Я считаю, что все ведут себя скапитаном Батлером как перепуганные курицы. Я не верю всем гадостям, которыеговорят про него миссис Мерриуэзер и доктор Мид. Он не стал бы прятать пищу отумирающих с голоду людей. Кто, как не он, дал мне сто долларов для сирот? Яуверена, что он не менее преданный патриот, чем любой из нас, и просто слишкомгорд, чтобы защищаться от нападок. Вы же знаете, как упрямы могут быть мужчины,если их разозлить.

Но тетушка Питти этого не знала и вообще не очень-торазбиралась в мужчинах, и она беспомощно разводила своими маленькими пухлымиручками. Скарлетт же давно примирилась со склонностью Мелани видеть во всехтолько хорошее. Мелани, конечно, дурочка, но тут уж ничего не поделаешь.

Скарлетт знала, что Ретт Батлер далеко не патриот, но ейбыло на это наплевать, хотя она даже под страхом смерти никогда бы в этом непризналась. Для нее гораздо большее значение имело то, что он привозил ей изНассау маленькие подарки — разные мелкие сувениры, которые можно былопринимать, не нарушая правил приличия. Когда цены так непомерно возросли, как,спрашивается, будет она обходиться без шпилек, без булавок, без конфет, еслиоткажет капитану Батлеру от дома? Нет, куда проще переложить всюответственность на тетю Питти — ведь она же, в конце-то концов, глава дома,дуэнья и оплот их нравственных устоев. Скарлетт знала, что про визиты РеттаБатлера и про нее в городе идут сплетни, но она знала также, что Мелани Уилкснепогрешима в глазах Атланты и, пока Мелани берет под свою защиту капитанаБатлера, на его визиты будут смотреть сквозь пальцы.

Тем не менее жизнь могла бы быть много приятнее, если быкапитан Батлер отрекся от своих еретических суждений. Ей не пришлось бы,прогуливаясь с ним по Персиковой улице, всякий раз испытывать конфуз оттого,что все так открыто его игнорируют.

— Даже если вы в самом деле так думаете, то зачем обэтом говорить? — упрекала она его. — Думали бы себе все, что вамугодно, только держали бы язык за зубами, и как бы все было славно.

— Таков ваш метод, моя зеленоглазая лицемерка? Ах,Скарлетт, Скарлетт! Мне казалось, вы будете вести себя более отважно. Мнеказалось, ирландцы говорят то, что думают, и посылают всех к дьяволу. Скажитеоткровенно: вам-то самой всегда ли легко держать язык за зубами?

— Да… понятно, нелегко, — неохотно согласиласьСкарлетт. — Разумеется, можно околеть от тоски, когда они с утра до ночилопочут о нашем Правом Деле. Но, бог ты мой, как вы не понимаете, Ретт Батлер,ведь если я в этом признаюсь, все перестанут со мной разговаривать и я натанцах останусь без кавалеров!

— Ах, конечно, конечно, а танцевать необходимо любойценой. Что ж, я преклоняюсь перед вашим самообладанием, но, увы, не наделен имв такой же мере. И не могу рядиться в романтический плащ героя-патриота, дабыудобнее жилось. И без меня хватает дураков, которые из патриотическихпобуждений готовы рискнуть последним центом и выйдут из войны нищими. Они ненуждаются в том, чтобы я примкнул к ним — ни для укрепления патриотизма, ни дляпополнения списка нищих. Пусть сами носят свой ореол героев. Они заслужили его— на этот раз я говорю вполне серьезно, и к тому же этот ореол — единственное,пожалуй, что через год-два у них останется.

— Просто отвратительно, что вы можете хотя бы в шуткуговорить такие вещи, когда всем прекрасно известно, что Англия и Франция несегодня-завтра выступят на нашей стороне, и тогда…

— Господи, Скарлетт! Да вы никак стали читать газеты! Япросто поражен. Никогда не делайте этого больше. Крайне вредное занятие дляженского ума. К вашему сведению, я был в Англии всего месяц назад и могу вамсообщить, что Англия никогда не придет на помощь Конфедерации. Англия никогдане выступает на стороне побежденного. Потому-то она и Англия.

К тому же толстая немка, восседающая на английском престоле,чрезвычайно богобоязненная особа и не одобряет рабства. Пусть уж лучшеанглийские ткачи подохнут с голоду из-за отсутствия хлопка, лишь бы, упасибоже, не шевельнуть пальцем в защиту рабства. А что касается Франции, тонынешнее бледное подобие Наполеона слишком занят внедрением французов вМексику, ему не до нас — скорее даже на руку, что мы увязли в этой войне: онамешает мам выгнать его солдат из Мексики… Нет, Скарлетт, надежда на помощьизвне — это все газетные измышления, рассчитанные на то, чтобы поддержать духюжан. Конфедерация обречена. Она, как верблюд, живет сейчас за счет своегогорба, но это не может длиться вечно. Я еще полгодика попыхчу, прорываяблокаду, а потом закрою лавочку. Дольше рисковать нельзя. Я продам мои судакакому-нибудь дураку-англичанину, который возьмется за дело вместо меня. Такили иначе, меня это мало беспокоит. У меня уже достаточно денег в английскихбанках и золота. А никчемных бумажек я не держу.

И как всегда, это звучало очень убедительно. Другие могли быназвать его речи изменническими, но Скарлетт в них угадывала правду и здравыйсмысл. И вместе с тем она понимала, что это очень дурно, что она должна быоскорбиться и вознегодовать. Однако ничего такого она на самом деле неиспытывала, но притвориться, конечно, могла, дабы почувствовать себя болеереспектабельной и настоящей леди.

— Я склонна думать, что доктор Мид был прав в отношениивас, капитан Батлер. Единственный способ для вас обелить себя — этозавербоваться в армию, как только вы продадите свои судна. Вы были вВест-Пойнте и…

— Вы говорите совсем как баптистский проповедник,вербующий новобранцев. А если я не стремлюсь обелять себя? Какой мне смыслсражаться ради сохранения общественного уклада, который сделал меня изгоем? Мнедоставит удовольствие поглядеть, как он рухнет.

— Понятия не имею, что это за уклад — о чем выговорите? — сказала она резко.

— Вот как? А ведь вы — часть его, так же как и я былкогда-то, и могу побиться об заклад, что и вам он не больше по душе, чем мне.Почему я стал паршивой овцой в моей семье? По одной-единственной причине:потому что не хотел и не мог жить, сообразуясь с законами Чарльстона. АЧарльстон — это олицетворение Юга, его сгусток. Вы, верно, еще не познали доконца, какая это смертная тоска. От вас требуют, чтобы вы делали тысячукаких-то ненужных вещей только потому, что так делалось всегда. И по той жепричине тысячу совершенно безвредных вещей вам делать не дозволяется. А сколькопри этом всевозможных нелепостей! Последней каплей, переполнившей чашу ихтерпения, был мой отказ жениться на некоей девице, о чем вы, вероятно, слышали.Почему я должен был жениться на беспросветной дуре только из-за того, что поволе случая не смог засветло доставить ее домой? И почему я должен былпозволить ее бешеному братцу пристрелить меня, если стреляю более метко, чемон? Конечно, настоящий джентльмен дал бы себя продырявить и тем стер бы пятно сродового герба Батлеров. Ну, а я… я предпочел остаться в живых. Итак, я жив иполучаю от этого немало удовольствия… Когда я думаю о своем брате, живущемсреди достопочтенных чарльстонских тупиц и благоговеющем перед ними, вспоминаюего тучную жену, его неизменные балы в день святой Цецилии и его бескрайниерисовые плантации, я испытываю удовлетворение от того, что покончил с этимнавсегда. Весь уклад жизни нашего Юга, Скарлетт, такой же анахронизм, какфеодальный строй средних веков. И достойно удивления, что этот уклад еще такдолго продержался. Он обречен и сейчас идет к своему концу. А вы хотите, чтобыя прислушивался к краснобаям, вроде доктора Мида, которые уверяют меня, что мызащищаем справедливое и святое дело! Вы хотите, чтобы при звуках барабана япришел в неописуемый экстаз, схватил мушкет и побежал в Виргинию, дабы сложитьтам голову? Что дает вам основание считать меня таким непроходимым идиотом? Яне из тех, кто лижет плетку, которой его отстегали. Юг и я квиты теперь. Югвышвырнул меня когда-то из своих владений, предоставив мне подыхать с голоду.Но я не подох и нажил столько денег на предсмертной агонии Юга, что это вполневознаградило меня за утрату родовых прав. — Вы корыстолюбивы ичудовищны, — сказала Скарлетт, но без должного жара. Многое из того, что онговорил, пролетало мимо ее ушей, как это случалось всякий раз, когда разговорне касался непосредственно ее особы, но кое-что в его словах все же показалосьей толковым. Действительно, в светском кругу к людям предъявляется очень многоглупых требований. Вот она должна почему-то притворяться, что схоронила своесердце в могиле вместе с мужем, хотя это вовсе не так. И как все былишокированы, когда она вздумала потанцевать на благотворительном балу! И до чегоже противно они поднимают брови, стоит ей только сказать или сделать что-нибудьчуточку не так, как все! И тем не менее ее злило, когда Ретт принималсявысмеивать те самые обычаи, которые особенно сильно раздражали ее. Она слишкомдолго жила среди людей, приученных к вежливому притворству, и потому чувствоваласебя не в своей тарелке, как только кто-то облекал ее мысли в слова.