Оттого что японец перепутал в ключевом слове "р" и"л", а ещё более от самой невообразимости предположения ЭрастПетрович понял смысл вопроса не сразу.

Вчера вечером, вернувшись домой из полиции, молодой человекобнаружил в спальне, на столике, сильно надушённый конверт без какой-либонадписи. Распечатал – внутри розовый листок. На нем старательным почерком, свиньетками и загогулинками четыре строчки:

Беда пришла, нет уж мочи сердцу,

Явись скорей, спаси меня!

А коль не явишься, то знай,

Что погибаю чрез тебя.

Озадаченный, Фандорин пошёл справиться у Масы. Показал емуконверт, и слуга изобразил маленькую пантомиму: длинную косу, большие круглыеглаза, два шара перед грудью. «Девица Благолепова», догадался Эраст Петрович. Итут же вспомнил, как она обещала переписать ему свой любимый стишок из альбома,сочинённый кондуктором со «Святого Пафнутия». Сунул листок в первую попавшуюсякнигу и думать о нем забыл.

А тут, оказывается, разыгрывалась нешуточная душевная драма.

– Если вы любите госпожу Благолепову, если у васбла-го-родные намерения, я удалюсь в сторону… Я же понимаю: вы еёсо-о-те-чест-венник, вы красивый, богатый, а что могу ей предложить я? –Сирота страшно волновался, трудные слова произносил с особой тщательностью, а вглаза Фандорину не смотрел, опустил голову к самой груди. – Но если… – Егоголос задрожал. – Но если вы намерены воспользоваться без-за-щит-ностьюодинокой девушки… Хотите?

– Что хочу? – не поспевал за ходом беседытитулярный советник, которому дедукция давалась куда легче, чем интимныеразговоры.

– Воспользоваться без-за-щит-ностью одинокой девушки?

– Нет, не хочу.

– Совсем-совсем? Только честно!

Эраст Петрович задумался, чтобы получилось совсем честно.Вспомнил толстую косу девицы Благолеповой, её коровьи глаза, альбомный стишок.

– Совсем.

– Значит, у вас бла-го-родные намерения? – ещёбольше помрачнел бедный письмоводитель. – Вы будете делать СофьеДиогеновне пред-ло-же-ние?

– Да с какой стати! – Фандорин начиналсердиться. – Мне нет до неё никакого дела!

Сирота на миг поднял просветлевшее лицо, но тут жеподозрительно прищурился.

– И вы отправились в «Ракуэн», рисковали там жизнью, атеперь платите ей жалованье из соб-ствен-ного кармана не потому, что её любите?

Эрасту Петровичу вдруг стало его жалко.

– И в мыслях не держал, – мягко сказалвице-консул. – Уверяю вас. Я не нахожу в госпоже Благолеповой ровнымсчётом ничего… – Он запнулся, не желая ранить чувства влюблённого письмоводителя. –Нет, то есть она, конечно, очень м-мила и, так сказать…

– Она – лучшая девушка на свете! – строго прервалвице-консула Сирота. – Она… она – капитанская дочка! Как Маша Миронова!Но, если вы не любите Софью Диогеновну, зачем вы столько для неё сделали?

– Да как же я мог этого не сделать? Вы сами говорите:одинокая, беззащитная, в чужой стране…

Сирота вздохнул и торжественно объявил:

– Я люблю госпожу Благолепову.

– Я уже д-догадался.

Внезапно японец торжественно поклонился – да не на европейскийманер, одним подбородком, а в пояс. И распрямился не сразу, а секунд черезпять.

Теперь он смотрел Фандорину прямо в лицо, в глазах блестелислезы. От волнения все "л" и "р" снова полезли друг надруга.

– Вы браголодный черовек, господин вице-консур. Янавеки ваш доржник!

Скоро у меня будет пол-Японии вечных должников, мысленносыронизировал Эраст Петрович, не желая признаваться себе, что растроган.

– Одно горько, – вздохнул Сирота. – Я никогдане смогу отпратить за ваше браголодство.

– Очень даже можете. – Титулярный советник взялего за локоть. – Пойдёмте-ка ко мне на квартиру. А то опять этот чёртовс-сливовый дождь полил.

Грех открывать зонт,

Когда небо сочится

Сливовым дождём.

Ночь пахла дёгтем и тиной – это оттого, что совсем рядом плескаласьгрязная речка Ёсидагава, стиснутая меж годаунами и грузовыми причалами.

Камердинер Эраста Петровича сидел в условленном месте, поддеревянным мостом, думал о превратностях судьбы и ждал. Когда появится Сэмуси,господин завоет по-собачьи – Маса сам его учил. Целый час делали рэнсю на дваголоса, пока в консульство не пришли от соседей и не сказали, что будутжаловаться в полицию на русских, если те не перестанут мучить бедного пёсика.Рэнсю пришлось закончить, но у господина получалось уже вполне прилично.

Собак в городе Йокогаме много, и по ночам они воют часто,так что ни Сэмуси, ни полицейские агенты не насторожатся. Главная забота другая– не перепутать бы с настоящей собакой. Но Маса надеялся, что не спутает. Ужвассалу-то стыдно не отличить благородный голос своего господина от воядворняги.

Сидеть под мостом нужно было очень тихо, не шевелясь, но этоМаса умел. Сколько раз в прежней жизни, ещё будучи подмастерьем в почтенной бандеТёбэй-гуми, сиживал и в дозоре, и в засаде. Это совсем нескучно, потому чтоумному человеку всегда найдётся, о чем подумать.

Шуметь и шевелиться было никак нельзя, потому что на мосту,почти что прямо над самой головой у Масы, торчал агент, переодетый нищим. Когдапроходил какой-нибудь поздний прохожий, агент начинал гнусавить сутры, и оченьнатурально – пару раз о настил звякнула медная монетка. Интересно, сдаёт онпотом милостыню начальнику или нет? И если сдаёт, поступают ли медяки вимператорскую казну?

Ищейки расставлены по всей дороге, что ведёт от «Ракуэна» кдому Сэмуси: по одному агенту на каждом перекрёстке. Кто в подворотне затаился,кто в канаве. За Горбуном крадётся главный агент, самый опытный. Он закутан всерый плащ, на ногах у него бесшумные войлочные туфли, а прятаться он умеет такбыстро, что сколько ни оглядывайся, никого сзади не заметишь.

Отстав от главного агента на полсотни шагов, идут ещё трое –на всякий случай, если возникнет какая-нибудь непредвиденность. Тогда старшиймигнёт из-под плаща фонарём, и те трое сразу подбегут.

Вот как крепко следят за Сэмуси, никуда ему от агентов недеться. Но господин с Масой подумали-подумали и придумали. Как только вдалираздастся вой вице-консула Российской империи, Маса должен будет…