В голове у него пронеслось множество самых разнообразныхмыслей. Он подумал, что в него давненько уже не влюблялись всерьез – но сейчасэто вызывает скорее досаду, чем мужскую гордость. Он подумал, что, не окажисьтаким идиотом, все проведенные с ней дни были бы определенно другими– ничего неизменилось бы, произошли бы те же самые события и не лишенные приятности сцены,но он смотрел бы на девушку совершенно другими глазами и совершенно другиечувства испытывал бы. Он подумал, что не стоит себя винить за подозрительность– как-никак был на работе.

А потом подумал, что с этим побыстрее надо кончать –как-никак это жизнь, а не цветная пленка синематографа, и времени у него нет, арасслабляться не позволительно...

– Забудь все побыстрее, ладно? – сказал онмягко. – Собственно говоря, я тебе попросту приснился. Меня никогда и небыло, вот ведь какая штука... Прощай.

И ловко перемахнул наружу, в высокую влажную траву.Оглянулся не удержавшись, увидел ярко освещенную кухоньку и очаровательноепечальное женское лицо, словно сошедшее с картин Боттичелли. Но это ужеосталось в прошлой жизни, а прошлая жизнь была миражом, и он, отвернувшись,поднял из травы мопед, покатил его к задней калитке. Оказавшись на темнойулице, ударил ногой по педали, вскочил на тарахтелку и выжал газ, насколькоудалось.

Лучик жиденького света от небольшой фары с грехом пополамосвещал дорогу – а там он вылетел на оживленную, ярко освещенную улицу.И погнал по ней, выжимая из японской безделушки все, что мог: пародия наДжеймса Бонда, супермен на мопедике, тающий призрак, незваный гость с другогоконца света. Несколько раз попадались полицейские патрули, пешие имоторизированные, но джигит на тарахтящей двухколеске выглядел настолько своим,здешним и безобидным, что никто ему не препятствовал. Следовало толькодержаться подальше от тротуара – а то примут за моторизированного «сумочника»,прицепятся профилактики ради...

Мазур не оглядывался – и ему казалось, что все, мимо чего онпролетает, дома и люди, фонари и фонтаны, тут же тает без следа, превращается втуман, в дым, потому что никогда не суждено этого увидеть вновь, а значит, онокак бы и не существует более...

Не было ни эмоций, ни чувств – затаились где-то под спудом,придавленные тренированной волей. Он действовал, как не рассуждающий механизм:добрался до одного из бесчисленных деревянных причалов, где оставил осиротевшую«Креветку», поднялся на борт, прошел в рубку, выбрал якорную цепь и включилдвигатель. Отойдя в море на пару кабельтовых, повел суденышко параллельноберегу, держа курс на акваторию порта. Он прекрасно знал, где стоит «Заря» –еще сегодня утром проскочил на мопеде в порт, пристроившись в колоне идущих назагрузку машин, повертелся возле трапа сухогруза под австралийским флагом,задав вахтенному пару пустых вопросов, а по дороге высмотрел «Зарю»...

Ни погони, ни преград – благодать, да и только. Крайнепросто проникнуть в гражданский морской порт, это вам не военная база – хотя ина самые охраняемые базы мы умеем проникать, учены на совесть...

Ночной покой, тишина и безмятежность. Справа, в открытомморе, шло параллельным курсом какое-то большое судно, судя по цепочкамсветящихся иллюминаторов, пассажирское. Оттуда доносилась музыка. Слева, как нив чем не бывало жил своими буднями порт – в холодном свете фонарей виднелиськраны, где-то грохотала лебедка, на пирсе с могучим грохотом разворачивалсягрузовик...

Увидев наконец «Зарю» метрах в двухстах по левому борту,Мазур, держа одной рукой штурвал, проворно разделся, выключил двигатель и вышелна палубу. Выбросил за борт оба пистолета, взял в зубы пластиковый пакет строфеями и «солдатиком» перемахнул через фальшборт. Погрузился с головой, в двасильных гребка оказался на поверхности. «Креветка», замедляя ход, по инерциишла прежним курсом, вскоре ей предстояло врезаться либо в пирс, либо в бортодного из стоявших под погрузкой судов, но это не могло нанести особого ущербани пирсу, ни кораблю, так что нельзя сказать, будто Мазур на прощанье особенноуж набуянил...

Он плыл по спокойной темной воде, накрепко зажав в зубахпакет, дыша носом. Водичка была совсем не та, что в открытом море, возлемаленького живописного острова: лицом он то и дело врезался в скользкие, жирныепятна, оставлявшие на губах противный привкус мазута, воняло гнилью, ещекаким-то дерьмом, повсюду плавали отбросы вроде кожуры от фруктов, тряпок ипрочей дряни. Ну, что поделать – зато погони нет ни морем, ни по воздуху, а этоискупает все неудобства...

«Заря» вздымалась над ним высоченной стеной. Достигнувякорной цепи, Мазур стал карабкаться по ней проворно и бесшумно, ни разу непоскользнувшись. Подтянулся на руках, перевалился через борт, выплевываявоняющую мазутом жижу, чувствуя себя грязным с головы до пят. Тут же к немубросилась фигура в белом и, выставив перед собой продолговатый предмет, что-тогрозно и непреклонно скомандовала по-испански, а потом продублировалапо-английски:

– Стоять, не дергаться! Руки вверх!

– Отставить, – послышался рядом знакомый, насмешливыйголос, молвивший на языке родных березок: – Это не диверсант, это, как японимаю, капитан Мазур наконец-то соизволил домой вернуться...

…В каюте было сухо, светло, тепло и уютно – дом родной,чего уж там. Плавучий кусочек советской суверенной территории, откуда Мазура немогла извлечь никакая сила, самая могучая и злокозненная. И он сидел,расслабляясь совершенно телом и душой, уже содравший с себя мощными струямидуша всю грязь портовой акватории, со стаканом дегтярно-крепкого чая в руке,чувствуя восхитительнейшую опустошенность. «Это – привал, – лениво, вновьи вновь повторял он про себя, как заведенный. – Это – привал...»

Капитан первого ранга Самарин по кличке Лаврик, наоборот,трудился в поте лица – сидя напротив, он аккуратненько подпарывал бритвеннымлезвием подкладку куртки, извлекал оттуда невесомо-плотные листочки микросхем,способных сэкономить Советскому Союзу массу времени, трудов и денег, складывалих стопочкой, но стопочки никак не получалось, получалась кучка.

– Все? – спросил он, поблескивая своим знаменитымпенсне.

– А тебе что, мало? – устало спросил Мазур. –Сколько было, все принес, не жадничай... Как там с остальными?

– Да все в порядке с остальными, – рассеянно отозвалсяЛаврик, тасуя листочки, как карты. – Трое уже на «Петропавловске», тытолько что заявился, двое давным-давно перешли границу на северо-западе, прямымходом идут на точку, они на контакте... Все путем, вам легче, вы свое отпахали.А мне, горемычному, предстоит работать, как трактору «Беларусь». Безопасность –она обязывает, старина, дорогой мой Кирилл Степаныч. Мне вот, как человекунаученному горьким опытом многолетнего отпора проискам и поползновениям,совершенно ясно, что где-то по пути вас, конечно же, поймало в цепкие щупальцаЦРУ.И вербануло в два счета, играя на ваших всегдашних слабостях, как то:золото, вино и бабы. И предстоит вас теперь, дражайший, изобличать долго иупорно с присущим мне, старому волку контрразведки, блеском...