В первых числах июля пронесся слух, что войска генерала Ливступили в Пенсильванию. Генерал Ли на территории неприятеля! Ли наступает! Этабитва будет последней!

Атланта волновалась, торжествовала и жаждала мщения. Теперьянки на собственной шкуре почувствуют, каково это — вести войну на своей земле.Теперь они узнают, каково это — когда твои плодородные земли вытоптаны, домасожжены, кони и скот угнаны, старики и юноши взяты под стражу, а женщинам идетям угрожает голодная смерть!

Всем было хорошо известно, что творили янки в Миссури, вКентукки, в Теннесси, в Виргинии. Даже малые ребятишки, дрожа от ненависти истраха, могли бы поведать об ужасах, содеянных янки на покоренных землях. ВАтланте уже было полно беженцев из восточных районов Теннесси, и город узнавализ первых рук о перенесенных ими страданиях. Там, как во всех пограничных сСеверными штатами областях, сторонники Конфедерации были в меньшинстве, и войнаобернулась к ним самой страшной своей стороной, ибо сосед доносил на соседа ибрат убивал брата. Все беженцы требовали в один голос, чтобы Пенсильваниюпревратили в пылающий костер, и даже деликатнейшие старые дамы не могли приэтом скрыть своего мрачного удовлетворения.

Когда же стали поступать сообщения, что Ли издал приказ:частная собственность пенсильванцев неприкосновенна, мародерство будет каратьсясмертью, а все реквизированное имущество армия будет оплачивать, —репутация генерала едва не пошатнулась, несмотря на весь его огромныйавторитет. Запретить солдатам пользоваться добром, припрятанным на складах этогопреуспевающего штата? О ком он печется, генерал Ли? А наши мальчики разутые,раздетые, голодные, без лошадей!

Торопливое письмо Дарси Мида доктору было первой ласточкой,долетевшей до Атланты в эти дни начала июля. Оно переходило из рук в руки, ивозмущение росло.

«Па, не можешь ли ты раздобыть мне пару сапог? Уже вторуюнеделю я хожу босиком и потерял всякую надежду, что меня обуют. Будь у меня нетакие здоровущие ноги, я мог бы снять сапоги с какого-нибудь убитого янки, какделают многие из наших ребят, но мне не попалось еще ни одного янки, чьи сапогибыли бы мне впору. А если раздобудешь, не отправляй по почте. Кто-нибудь всеравно присвоит их, и я даже никого не могу за это винить. Посади Фила в поезд,пусть он мне их привезет. Я тебе скоро напишу, где меня найти. Пока я знаютолько, что мы движемся на север. Сейчас мы в Мериленде, и все говорят, что наснаправляют в Пенсильванию.

Па, я думал, что мы отплатим янки их же монетой, но генералсказал «Нет!», а лично я готов стать к стенке за удовольствие подпалить домкакого-нибудь янки. Сегодня, па, мы промаршировали через такие огромныекукурузные плантации, каких я отродясь не видывал. У нас такой кукурузы нерастет. Признаться, мы немножко поживились там украдкой, ведь все мы здоровоголодны, а генералу от этого не убудет, поскольку он ничего не узнает. Впрочем,незрелая кукуруза не слишком-то пошла нам на пользу. Все ребята и без тогомучаются животом, а от кукурузы им стало еще хуже. Ранение в ногу не так тяжелов походе, как понос. Па, пожалуйста, постарайся раздобыть мне сапоги. Я теперьуже капитан, а капитан должен иметь хотя бы сапоги, даже если у него нет новогомундира и эполет».

Но так или иначе войска вступили уже в Пенсильванию, итолько это, собственно, и имело значение. Еще одна победа, и войне конец, и уДарси Мида будет столько сапог, сколько его душе потребно, и наши ребятапромаршируют обратно домой, и наступят счастливые дни для всех. Серые глазамиссис Мид подергивались влагой, когда она рисовала себе своего сына-воина,возвратившегося наконец под родной кров, чтобы больше никогда его не покидать.

Однако третьего июля телеграфные сообщения с севера внезапнопрекратились, и молчание это длилось до следующего полудня, когда в штаб сталипоступать отрывочные, сумбурные сведения. В Пенсильвании, около маленькогогородка под названием Геттисберг, произошло большое сражение, в которое генералЛи бросил всю свою армию. Сведения были неточны и сильно запаздывали, так какбои шли на неприятельской территории и сообщения поступали сначала в Мериленд,откуда передавались в Ричмонд и уж затем — в Атланту.

Напряжение возрастало, и по городу начал расползаться страх.Неизвестность страшнее всего. Семьи, не знавшие, где именно воюют их сыновья,молили бога, чтобы они не оказались в Пенсильвании, те же, чьи близкие были водном полку с Дарси Мидом, стиснув зубы, заявляли, что рады выпавшей на долюэтих храбрецов чести участвовать в великой битве, которая нанесет янкипоследнее и окончательное поражение.

В доме тетушки Питтипэт три женщины избегали смотреть другдругу в глаза, не умея скрыть поселившийся в их душах страх. Эшли служил водном полку с Дарси.

Пятого июля поступили дурные вести, но не с северного, а сзападного фронта. После долгой и ожесточенной осады пал Виксберг, и вся долинареки Миссисипи От Сент-Луиса до Нового Орлеана была теперь фактически в рукахянки. Армия конфедератов оказалась расколотой надвое. В другое время такоетяжелое известие произвело бы в Атланте смятение и вызвало горестный плач. Носейчас всем было уже не до Виксберга. Мысли всех были прикованы к Пенсильваниии к генералу Ли, который вел там бои. Потеря Виксберга — это еще не катастрофа,если Ли удастся одержать победу на Востоке. Там — Филадельфия, Нью-Йорк,Вашингтон. Потеря этих городов парализует Север и возместит с лихвой поражениена Миссисипи.

Тяжко, медленно тянулись часы, и черная туча бедствиянависла над городом, заслонив собою даже блеск солнца, и люди невольнопоглядывали на небо, словно дивясь безмятежной голубизне там, где они ожидалиувидеть грозовые облака. И повсюду — на крылечках, на тротуарах, даже намостовой — женщины стали собираться кучками, стараясь подбодрить друг друга,уверяя друг друга, что отсутствие вестей — это хорошая весть, и не позволяясебе пасть духом. Но зловещие слухи, что генерал Ли убит, сражение проиграно ипотери убитыми и ранеными неисчислимы, словно обезумевшие от страха летучиемыши, носились над притихшим в ожидании городом. И как ни старались люди неверить этим слухам, охваченные паникой толпы народа устремились со всей округив город, осаждая редакции газет и военные учреждения, добиваясь известий сфронта, любых известий, пусть самых страшных.

Толпы заполнили вокзал — в надежде узнать что-нибудь отприбывающих с поездами; толпы собирались у телеграфного агентства, у штаба, передзапертыми дверями редакций газет. Люди стояли странно молчаливые, но количествоих все росло и росло. Почти не слышно было голосов. Одиноко прозвучит поройчей-то дрожащий старческий голос и замрет, не вызвав отклика в толпе, лишьусугубив тягостное молчание, когда в ответ ему раздастся уже стократноповторявшееся: «Никаких телеграфных известий с Севера, идут бои». По краямтолпы появлялось все больше и больше женщин в колясках, некоторые подходили ипешком, толпа густела, воздух становился все удушливее от пыли, поднятойбесчисленным количеством ног. Женщины молчали, но их бледные, напряженные лицабыли выразительнее самой душераздирающей мольбы.