Но Скарлетт его почти не слушала — она не помнила себя от,радости, что Эшли снова здесь, рядом. Как могло хоть раз за эти два годапоказаться ей, что кто-то из мужчин тоже красив, мил, обаятелен? Как могла онадопускать их ухаживания, когда на свете существует Эшли? Вот он снова возленее, их разделяет только этот ковер, и она готова была всякий раз расплакатьсяот счастья, когда бросала взгляд на кушетку, где он сидел с Мелани по однуруку, Индией по другую и Милочкой, прильнувшей сзади к его плечу. Ах, если бы иона имела право сидеть вот так, рядом с ним, просунув руку ему под локоть! Еслибы она могла каждую минуту дотрагиваться до его рукава, чтобы еще и еще разубедиться, что он действительно здесь, держать его за руку, смахивать егоплатком слезы радости, набегавшие на глаза, словом, делать все то, что Мелани,не стыдясь, проделывала при всех. Радость заставила Мелани забыть своюсдержанность и застенчивость, она не выпускала руки мужа и открыто — взглядами,улыбкой, слезами — вся растворялась в любви к нему. А Скарлетт была таксчастлива, что впервые в жизни не испытывала ревности. Эшли возвратился домой!

Время от времени она прикладывала руку к щеке, еще хранившейприкосновение его губ, и улыбалась ему. Конечно, не ее он поцеловал первой.Мелли повисла у него на шее, лепеча что-то бессвязное и плача, сжимая его вобъятиях, и казалось, она никогда уже больше не расцепит оплетавших его рук. Аза ней и Милочка и Индия тоже повисли на нем, чуть не силой вырывая его изобъятий супруги. Потом Эшли почтительно и нежно обнял и поцеловал отца, ккоторому был искренне и глубоко привязан, затем тетушку Питти, подпрыгивавшуюот волнения на месте на своих неправдоподобно крошечных ножках. И тут наконецдошла очередь до Скарлетт, которую уже окружили все офицеры, добиваясьразрешения ее поцеловать.

— О, Скарлетт! Вы прелестны, прелестны! — сказалЭшли и поцеловал ее в щеку.

В это мгновение все, что она приготовилась сказать ему привстрече, вылетело у нее из головы. И лишь много часов спустя возникла мысль отом, что Эшли не поцеловал ее в, губы. И тогда она принялась лихорадочногадать, как бы он поступил, если бы эта встреча произошла наедине. Наклонилсябы к ней, приподнял чуть-чуть и держал бы так, долго-долго, прижав к себе? Иоттого, что эта мысль наполняла ее счастьем, она поверила, что было бы именнотак. Но впереди целая неделя, и все это еще может произойти! Она сумеет улучитьминутку, чтобы остаться с ним наедине. И тогда она спросит его: «Вы помнитенаши прогулки верхом по глухим тропинкам, которых не знал никто? А помните,какая луна была в ту ночь, когда мы сидели на ступеньках Тары и вы читали мнеэту поэму? (Ой, а как же, кстати, она называлась?) А помните, как я подвернуланогу и вы в сумерках несли меня домой на руках?» Да разве мало было такого, очем она может начать разговор со слов: «А помните?..» Какой рой воспоминанийможно пробудить в его душе о тех изумительных днях, когда они, беззаботные какдети, бродили по лесам и полям, о тех счастливых днях, когда Мелани Гамильтонеще не появлялась на сцене. И быть может, тогда ей удастся прочесть в егоглазах отблеск возрождающегося чувства, который скажет ей, что, несмотря напреграду, ставшую между ними в лице Мелани, Он по-прежнему любит ее, любит также пылко, как в тот далекий день помолвки, когда признание сорвалось с его губ.Она не давала себе труда задуматься над тем, что же будет дальше — как онитогда должны поступить, если Эшли без обиняков признается ей в любви? Ей былобы достаточно этого признания… Да, она готова ждать. Пусть Мелани плачет сейчасот счастья, сжимая его руку. Придет и ее час. В конце концов, разве такаяженщина, как Мелани, понимает что-нибудь в любви?

— Дорогой мой, — сказала Мелани, когда первоеволнение улеглось. — Ты похож на оборванца. Кто чинил тебе мундир и почемуна нем синие заплаты?

— А мне казалось, что у меня очень бравый вид, —сказал Эшли, оглядывая себя в зеркале. — Ты только сравни меня с этимибродягами, и я сразу подымусь в твоих глазах. Мой мундир залатал Мози,по-моему, сделал это как нельзя более искусно, учитывая, что он до войны ниразу не держал в руках иголки. Что касается синих заплат, то, когда приходитсявыбирать между дырками на штанах и кусочками ткани, вырезанными из формыповерженного врага, тут нет места для раздумий. А если я и похож на оборванца,благодари свою счастливую звезду, что твой супруг не пришел к тебе босиком. Напрошлой неделе мои сапоги окончательно развалились, и я явился бы домой,обмотав ноги мешковиной, если бы мы, на наше счастье, не подстрелили двухлазутчиков. Сапоги одного из них пришлись мне впору.

И он выглянул свои длинные ноги в поношенных сапогах, даваявсем на них полюбоваться.

— А сапоги другого лазутчика еле-еле на меняналезли, — сказал Кэйд. — Они на целых два номера меньше, и я ужечувствую, скоро отдам в них богу душу. Но зато вернусь домой франтом.

— И эта жадная свинья не захотел уступить их никому изнас, — сказал Тони. — А нам, Фонтейнам, с нашими маленькимиаристократическими ножками, они были бы в самый раз. Ну как, разрази меня гром,появлюсь я перед матерью в этих опорках? До войны она никому из наших негров непозволила бы надеть такие.

— Не огорчайся, — сказал Алекс, приглядываясь ксапогам Кэйда, — Мы стащим их с него в поезде, когда поедем домой.Показаться матери в опорках — это еще куда ни шло, но дьявол.., прошу прощенья,мадам, я хотел сказать, что мне совсем не улыбается появиться перед ДимитиМанро в башмаках, из которых большие пальцы торчат наружу.

— Постой, но это же мои сапоги, я попросил ихпервый, — сказал Тони, мрачнея и поглядывая на брата с угрозой. И тутМелани, боясь, как бы спор не перерос в одну из знаменитых фонтейновских драк,вмешалась и положила конец распре.

— У меня была роскошная борода, которой я хотелпохвалиться перед вами, дамы, — удрученно сказал Эшли, потирая щетинистыйподбородок с не зажившими еще следами от порезов бритвой. — Да, да,первоклассная борода, и уж если я говорю это сам, значит, можете мне поверить:ни борода Джефа Стюарта, ни борода Натана Бедфорда Форреста не шли ни в какоесравнение с моей. Но когда мы прибыли в Ричмонд, эти негодяи, — он показална Фонтейнов, — решили, что раз уж они сбрили бороды, значит, долой и мою.Они повалили меня и побрили силой, каким-то чудом не отхватив мне при этомголовы. И только вмешательство Звана и Кэйда спасло мои усы.

— Вот те на! Миссис Уилкс, вы должны быть мнеблагодарны. Если бы не я, вы бы нипочем не узнали вашего мужа и не пустили быего даже на порог, — сказал Алекс. — Мы ведь побрили его вблагодарность за то, что он поговорил с начальником караула и вызволил нас изтюрьмы. Вы только слово скажите, и я тотчас сбрею ему и усы в вашу честь.

— Нет, нет, благодарю вас, — поспешно сказалаМелани, испуганно цепляясь за Эшли, поскольку ей казалось, что эти два черныхот загара паренька способны на любую отчаянную выходку. — Мне оченьнравятся его усы.