Около восьми вечера позвонил Стасов и предупредил, чтопридет не скоро.

– Ужинайте без меня, девочки, – сказал он, – а ясмотаюсь к Лиле, чтобы она больше не плакала по всяким глупым поводам.

– Конечно, поезжай, – согласилась Татьяна. – Ятебя подожду с ужином.

– Ни в коем случае. Ты должна соблюдать режим питания. СкажиИре, что я велел садиться за стол строго по расписанию.

– Ничего у тебя не выйдет, диктатор, – засмеяласьона. – Иры нет, так что командовать некому.

– Как это нет? А где она?

– На свидании.

– С этим «Бентли-Континенталем»?

– С ним самым. Поезжай, Стасов, и ни о чем не беспокойся.

Ей предстоял долгий одинокий вечер, каких давно уже неслучалось в ее жизни. Там, в Питере, у Ирины постоянно бывали какие-нибудьроманы, и вечерами она частенько убегала то на свидание, то к подругам. Но стех пор, как они переехали в Москву, Ира обычно сидела по вечерам дома. А еслиее не было, то был Стасов.

Что ж, семейного ужина сегодня не получится, Стасова,наверное, покормит Маргарита, и он вернется сытым, Ира же поужинает в обществесвоего «Бентли». Татьяна открыла холодильник, вытащила, в соответствии сданными утром указаниями родственницы, блинчики с творогом и банку сметаны.Поставив на огонь сковороду, она налила в ковшик топленого молока, котороеочень любила, и отрезала большой кусок мягкого бородинского хлеба. Ира ещевелела, кажется, съесть салат из капусты, но это Татьяна решила проигнорировать.Капуста подождет до завтра.

Покончив с ужином, она вернулась к записям Пашковой. Читалаих подряд, совершенно бесцельно, надеясь на то, что какое-то слово или фразабросится в глаза. Не случайно ведь мысль «записи – ключи» появилась в голове,что-то в памяти сохранилось и подает сигнал.

За окном начало смеркаться, когда Татьяна нашла то, чтоискала. Записи Пашковой о человеке, по-видимому, художнике или скульпторе,который хотел избавиться от навязчивого образа сломанной руки. «Жалобы на то,что без этого образа произведение, на его взгляд, не выглядит законченным, авсе критики в один голос утверждают, что он уже излишний, что это повтор. Р. исам понимает, что повторяется, но не может испытать творческого удовлетворения,пока не воплотит образ. Первый сеанс – общее знакомство и погружение до событийтрехлетней давности. Результата нет. Второй сеанс – погружение примерно на 10 –12 лет. Похоже, была суицидальная попытка, которую Р. отрицает. Третий сеанс –суицидальная попытка подтвердилась, но Р. по-прежнему ее отрицает. Пока непойму, почему, двигаться дальше нельзя».

«Р.» в записях Пашковой означало «Рафаэль» – именно это имядала она неведомому клиенту для «контакта с высшими силами», именно это имястояло сверху на листе с записями.

Тяжело поднявшись с мягкого дивана и придерживая одной рукойплед, который так и норовил соскользнуть с плеч, Татьяна подошла к книжнымполкам. Где-то здесь стоят книги по искусству и альбомы с репродукциями. Онаточно помнила, что в этих альбомах видела картины, в которых присутствовалобраз «сломанной руки». Поиски увенчались успехом. Вот они, репродукции картинхудожника Фролова. Да, смысл его жалоб теперь Татьяне понятен. Действительно, вкаждой картине либо изломанная ветка дерева, либо безжизненно повисшая рука,либо цветы со сломанными стеблями. Хоть в мелочи, но пресловутый образобязательно есть.

Значит, Фролов. Народный художник России, личностьизвестная. И ходил к банальной колдунье? Что-то не вяжется. Хотя творческиеличности – люди неординарные, богемные, и поступки их непредсказуемы. Ведь естьже модные художники и поэты, которые зарабатывают очень много, а носят некостюмы от Кардена, а старые, затертые джинсы и свитера с порванными локтями. Ивовсе не от скупости, а потому что они «так самоощущаются».

Она посмотрела на часы – справки наводить уже поздно,одиннадцатый час. Ладно, Фролов никуда не денется до завтра. Аккуратно собравразбросанные по столу записи в большой коричневый конверт, Татьяна досталатолстую папку с рукописью недописанной книги. Пора браться за ум и работать надповестью. А она даже не помнит, что написано в начале. Надо все перечитать исадиться дописывать.

Стасов вернулся около полуночи, и был он непривычномолчаливым и притихшим.

– Как Лиля? – спросила Татьяна, глядя, как он снимаеткостюм и вешает его в шкаф.

– Ничего.

– Больше не плачет?

– Плачет. Таня, мне нужно с тобой поговорить.

– Какие проблемы? – усмехнулась она. – Мы и такразговариваем. Ты хочешь сообщить мне что-то малоприятное?

– Ничего особенного. Понимаешь… Лиля просит, чтобы я в июнепоехал с ней к морю. Я пытался ей объяснить, что не хочу тебя оставлять, что тыне очень хорошо себя чувствуешь, что тебе скоро рожать, но она твердит одно ито же: ты меня больше не любишь, ты теперь будешь любить того ребенка, которогородит тетя Таня. Она так плачет… Сердце разрывается.

– Так поезжай. Со мной ничего не случится, рожать я буду вконце июля или в начале августа, ты прекрасно можешь отдохнуть с Лилей месяцаполтора. Стасов, не создавай проблем на ровном месте.

– Это еще не вся проблема.

– А что еще?

– Рита поедет с нами.

– Кто это придумал? – поинтересовалась Татьяна.

– Так хочет Лиля. Она очень просит, чтобы мы поехали всевместе.

– Прекрасно! Новая жена ждет ребенка, а муж едет отдыхать сбывшей супругой. Стасов, тебе самому не странно так ставить вопрос? Если тыпоедешь с Лилей, я буду воспринимать это как должное, потому что Лиля – твоядочь. Но, если ты при этом будешь проводить время с Маргаритой, я не уверена,что приду от этого в восторг.

Татьяна резко повернулась и вышла из комнаты, оставивВладислава одного. Через минуту он вышел к ней в коротком махровом халате.

– Танечка, ну пойми меня, ну не сердись, родная.

– Я не сержусь, – спокойно ответила она. – Лиля –твоя дочь, и ради ее душевного спокойствия можно приносить любые жертвы.Поезжай к морю, отдохни как следует. За мной Ира присмотрит.

– Нет, ты не так скажи. Я же вижу, что ты злишься. Ну Таня!

Она прижалась к нему, уткнувшись лицом в плечо, ласковопоцеловала и погладила по затылку.

– Все, Стасов, вопрос решен. Ты поедешь с Лилей к морю. Абудет ли при этом с вами Маргарита – значения не имеет. В конце концов, онамать Лили, а не только твоя бывшая жена.

– Дай слово, что ты не сердишься, – настаивал он.

– Я не сержусь. Выбрось это из головы. Иди спать.

– А ты?

– Я буду ждать Иру. Все равно не усну, пока она не вернется.

– Не обидишься, если я лягу? Я действительно чертовскивымотался за день.