— Мне не нужен ваш сын! — презрительно бросила она. — Я хочуполучить развод, но он не желает ничего слушать!

— Не знаю, почему ему с самого начала понадобилось женитьсяна тебе, и не понимаю, к чему он настаивает на этом браке сейчас! — рявкнулПатрик, с омерзением отбрасывая ее руку. — Такая дрянь, как ты, конечно,предпочла убить его ребенка, чем носить в своем гнусном чреве какого-тоничтожного Фаррела!

Боль и гнев едва не разорвали сердце Мередит, впиваясь внего словно тысячью кинжалов.

— Как вы смеете говорить мне подобные вещи?! У меня былвыкидыш!

— Аборт! — завопил Патрик. — Не постыдилась сделать аборт нашестом месяце и послать Мэтту телеграмму! После всего, что натворила, еще и этапроклятая телеграмма!

Мередит невольно сцепила зубы, пытаясь не показать мук,терзающих ее в это мгновение, но сдержаться все равно не смогла. Все, что такдолго копилось в душе, сейчас вырвалось наружу при виде отца человеказаставившего ее так страдать.

— Действительно послала, послала телеграмму о том, что уменя выкидыш, и ваш драгоценный сын даже не позаботился повидать меня!

И, к собственному изумлению и ужасу, почувствовала, какгорячая влага прихлынула к глазам.

— Предупреждаю тебя, девчонка, — зловеще процедил Патрик, —не затевай со мной никаких игр. Я знаю, Мэтт сразу же вылетел в Чикаго, чтобыпоговорить с тобой, и знаю также, о чем говорилось в телеграмме, потому чточитал ее собственными глазами.

Мередит не сразу поняла, о какой телеграмме он говорит.

— Он… он вернулся, чтобы увидеть меня?

Что-то давно забытое, сладостно-нежное расцвело в сердце итак же быстро увяло.

— Это ложь, — устало ответила она. — Не знаю, почему онвернулся, но только не ради меня, во всяком случае, я так и не увидела его!

— Нет, конечно, не увидела! — разъяренно прошипел Патрик. —И знаешь почему? Потому что лежала в бенкрофтском крыле госпиталя и велела непускать его туда!

И, словно истощив запасы ярости, беспомощно сгорбился, глядяна нее со злым отчаянием.

— Клянусь Богом, никогда не мог понять, как ты оказаласьспособной на такое! После того как ты убила своего малыша, Мэтт едва не сошел сума от скорби, но когда не позволила даже приблизиться к себе… это чуть неубило его! Он приехал на ферму и так и остался там. Не захотел возвращаться вЮжную Америку! Несколько месяцев подряд мне пришлось наблюдать, как он топитгоре в бутылке! Я видел, что он делает то же, что сам проделывал с собой всеэти годы. Поэтому постарался протрезвить его и отослать назад, в Южную Америку,чтобы он хоть там немного забыл о тебе!

Но Мередит почти не слушала его; в мозгу звучали колоколатревоги, почти оглушая ее, с каждой секундой настораживая все больше.Бенкрофтское крыло было названо так в честь ее отца, пожертвовавшего деньги наего строительство… Сиделку нанял отец… Доктор — прихвостень отца… Все, кого онавидела и с кем говорила, были так или иначе обязаны отцу, а отец ненавиделМэтта. Следовательно, он мог… мог…

Исступленная радость пронзила ее, вдребезги разбив ледянойпанцирь, сковывавший ее сердце долгие одиннадцать лет. Боясь поверить отцуМэтта, опасаясь не поверить ему, Мередит подняла залитые слезами глаза, —Мистер Фаррел, — прошептала она дрожащим голосом, — Мэтт действительно приезжалко мне?

— Черт возьми, ты не хуже меня знаешь это, — начал Патрик,но при виде ее потрясенного лица, отражавшего не коварство, а лишь безграничноесмущение, осекся, впервые за это время испытав мучительное предчувствиесмертельной ошибки. Неужели все было совсем не так? Она… она, кажется, ничегоне знает… совсем ничего…

— И вы видели эту телеграмму, которую, как считаете, послалая? Насчет аборта? Что же в ней было написано?

— Там… — Патрик, разрываясь между сомнениями и угрызениямисовести, на мгновение заколебался. — Там говорилось, что ты сделала аборт иподаешь на развод.

Кровь отлила от лица Мередит, комната бешено завертелась, иона вцепилась в спинку дивана, чтобы не упасть. Ярость на отца пламенемохватила мозг, ноги подкашивались от потрясения, и сожаление едва не лишалосознания, сожаление о тех мучительных одиноких месяцах после потери ребенка,тех холодных, мертвых годах без любви, годах, полных боли и ненависти кпредательству Мэтта, покинувшего ее. Но глубже всего была печаль, вновьродившаяся, горькая, безмерная печаль, скорбь о погибшей дочери, о ней самой иМэтте, ставших жертвами коварства отца. Эта горечь острыми когтями впилась всердце, и из глаз невольно хлынул соленый поток, заливая щеки.

— Я не делала аборта и не посылала этой телеграммы, — рыдая,пробормотала она, но больше ничего не смогла сказать. Голос ее оборвался, и онасквозь пелену слез попыталась умоляюще взглянуть на Патрика. — Клянусь, я невиновата ни в чем!

— Но кто же послал ее?

— Отец! — вскрикнула она. — Это, должно быть, отец!

Голова Мередит безвольно упала на грудь, а плечи затряслисьот нового приступа плача.

— Отец… отец это сделал!

Патрик смотрел на плачущую девушку, которую его сын когда-толюбил до безумия. Во всем облике, в каждом изгибе ее тела было написанострадание. Страдание, скорбь и мука. Он поколебался, ошеломленный услышанным, итут же с ужасным проклятием рванулся вперед и крепко обнял невестку.

— Только последний осел может поверить тебе, — яростнопробормотал он, — но я верю.

И вместо того чтобы, как ожидал Патрик, высокомерноотстраниться, невестка обвила руками его шею и прильнула к нему, словно боясьотпустить, сотрясаемая прерывистыми всхлипами.

— Мне так жаль… — бормотала она, заикаясь. — Так жаль…

— Тише, тише, — снова и снова повторял шепотом Патрик,прижимая ее к себе, беспомощно гладя по спине и чувствуя, как у него самоговлажнеют глаза. Мельком он заметил, как Джо О'Хара встает и уходит на кухню, иеще крепче сжал руки.

— Ну ладно, поплачь. Поплачь, легче будет, — утешал он, едвасдерживая бешеный гнев на отца девушки. — Нужно как следует выплакаться.

Держа в объятиях рыдающую девушку, Патрик слепо уставился впространство поверх ее головы, пытаясь думать связно. Наконец она немногоуспокоилась, и к этому времени он уже знал, как поступить. Правда, был несовсем уверен, каким образом добьется своего.

— Ну как, получше немного? — спросил он, приподнимаяподбородок Мередит, чтобы взглянуть ей в глаза, и когда она, покорно кивнув,взяла у него платок, сказал: