Я кивнул, вытащил из кармана блокнот, вошел в помещение иначал осматриваться.

— Хотелось бы уточнить, какое периодическое издание выпредставляете, — осведомился Бедфорд.

— Я независимый солдат прессы, — ответил я. — Люблюсамостоятельно добывать материалы для очерков, а затем продаю их тем, кто лучшеплатит.

— Понимаю… — протянул он чуть менее сердечно.

Я обошел комнату и просмотрел книги. Ни одной новой.Выглядели так, словно достались от других библиотек. Я вытащил наугад книгу обАфрике, раскрыл и нашел имя Дина Крокетта-второго, написанное на отдельномлисте.

— Прекрасно, прекрасно, — пробормотал я. — Это тот самый ДинКрокетт, путешественник?

— О да. У нас много его книг.

— Неужели?

— Да. Жилищные проблемы, знаете ли. Квартиры становятся всеменьше и меньше, и там не так много места для книг, как… как двадцать летназад, когда, говорят, важные персоны жили в больших домах, или как пятьдесятлет назад, когда в каждом благоустроенном доме имелась большая библиотека.

— Итак, Крокетт пожертвовал клубу свои книги о путешествияхи приключениях?

— Некоторые из них.

— А другие жертвовали?

— Да. Наши члены очень щедры.

— И много их?

— Список невелик. Наш клуб, он… ладно. Честно говоря, мистерЛэм, мы стремимся скорее к качеству, чем к количеству.

— Не могли бы вы, тем не менее, назвать количество?

— Не думаю, что в интересах клуба публиковать такиесведения, мистер Лэм. Мы гораздо больше заинтересованы в освещении намеренийклуба: содействие международной доброй воле, пониманию особенностей иностраннойкультуры.

— Да, это превосходно. А как вы содействуете такомупониманию?

— Клуб проводит серию лекций по всей стране. Мы стараемсязаинтересовать публику жизнью других народов, их идеалами, ремеслами,цивилизациями, государственностью.

— Весьма похвально. Вы платите лекторам?

— Ода.

— Можно мне узнать их имена?

Он опять заколебался:

— Имена? Не уверен, что стоит их называть. Некоторые могутпочувствовать себя уязвленными.

— Что ж, — произнес я небрежно, — я попрошу самих членовпосвятить меня в суть этих лекций.

— О да. Это очень важная часть нашей программы.

Я внимательно посмотрел на него.

— Вы не могли бы, — попросил я, — вспомнить имена хотя бынекоторых лекторов, не являющихся членами вашего клуба?

— Нет, думаю, что не смогу. Видите ли, мы чрезвычайнощепетильны. Клуб желает быть уверенным в абсолютной достоверности того, чтоизлагается от его имени. Потому мы не можем себе позволить привлекать когопопало, у кого хорошо подвешен язык, но нет достоверных сведений.

— У вас есть клубный флаг?

— Да, разумеется, есть.

— Я полагаю, у вас хранятся флаги, которые были водружены вэкзотических странах?

— Разумеется, мистер Лэм. У нас уникальная коллекцияфотографий, запечатлевших, как экспедиции водружают клубный вымпел или флаг.

— Если я возьмусь за очерк, смогу ли я получить некоторые изэтих фотографий, чтобы его проиллюстрировать?

— О да. Я уверен, что сможете. Будем только радыпредоставить вам некоторые из них.

— У вас есть доступный для посетителей альбом со снимками?

— Разумеется, есть, мистер Лэм. Вот здесь их целая полка.

Бедфорд отодвинул скользящую в пазах дверцу и показал мнедве полки, уставленные альбомами. Я вынул первый попавшийся. Он оказался о путешествииДина Крокетта-второго в Африку. Вытащил другой. В нем были фотографии охоты натигров в Индии. Еще один был посвящен охоте на крупную дичь на Аляске.

— Премилые фотографии, — одобрил я.

— Не правда ли?

— А можно посмотреть на флаги? Они у вас здесь?

— Мы храним их в специальной кладовой.

Он открыл дверь и вытянул длинную, плавно катящуюся нароликах раму с приблизительно двумя дюжинами флагов; древко каждого былоохвачено полукруглой пластинкой с выгравированными фамилией члена клуба и наименованиемэкспедиции, во время которой флаг был водружен. На пластинках повторялись однии те же имена: на двадцать шесть флагов — пять фамилий.

— Этот, последний на раме, — небрежно спросил я, — от самойпоследней экспедиции?

— Верно, — подтвердил Бедфорд. — Этот флаг подарен мне ДиномКрокеттом-вторым только вчера вечером. Он был водружен в дебрях Борнео.Наиболее примечательная экспедиция.

Я снял этот флаг с рамы, а потом снял и соседний, которыйбыл водружен также Крокеттом в суровой местности Мексики. Я покачал оба флагавверх и вниз. Мексиканский был сплошной, а в древке борнейского что-то тряслосьи стукалось.

— Ну-ка, что это? — спросил я.

Поставив мексиканский флаг обратно на раму, я перевернулборнейский и увидел ввинченную в торец древка заглушку.

— Ах это! — засмеялся Бедфорд. — Это уступка практичности,мистер Лэм. Видите ли, в нижний конец древка ввинчивается сменный наконечник,очень твердый и очень гладкий. Когда флаг водружают, исследователь ввинчиваетего, и тогда флаг легко втыкается в грунт. Затем его фотографируют. Этопринятая у нас церемония.

Но впоследствии, когда исследователь доставляет флаг домой,острый наконечник может причинить немалые неудобства. Поэтому его вывинчивают изаменяют тупой заглушкой. Это предотвращает несчастные случаи, разумеется,облегчает хранение флага в кладовке.

— Хорошее устройство, — одобрил я. Затем отвинтилметаллическую заглушку, сунул ее в карман и наклонил флагшток. Из отверстиявысунулся конец длинного черного куска дерева. Я вытащил его наружу и спросил:

— Что это?

— Спаси Господи! — удивился Бедфорд. — Это… да ведь этодуховое ружье… это выглядит точно как… как… ну, это выглядит как духовое ружьемистера Крокетта!

Но почему, собственно, оно оказалось здесь, внутри?

— В том-то и дело, — сказал я. — Почему?

Духовое ружье из черного, твердого как железо дерева длинойболее полутора метров было обожжено, отшлифовано и отполировано так, чтовыглядело словно металлическое. Я повернул его к свету. Канал ружья представлялсобой внутренность гладкой, отполированной трубы, блестевшую, словно бриллиантили стекло.