— Мистер Фаррел ожидает вас, мисс Бенкрофт, — сказала она,очевидно, узнав Мередит по снимкам в прессе. — Сейчас он на совещании, но черезнесколько минут оно закончится. Пожалуйста, садитесь.

Раздраженная тем, что Мэтт явно намеревается заставить ееждать, как крестьянку, добивающуюся аудиенции у короля, Мередит подчеркнутопоглядела на часы. Она приехала на десять минут раньше.

Гнев испарился так же внезапно, как и вспыхнул, и Мередитуселась в хромированное кресло с кожаной обивкой. Не успела она раскрытьжурнал, как из углового кабинета вышел мужчина, оставив дверь нараспашку. Мередитпоняла, что может беспрепятственно изучать мужа поверх страниц журнала, иукрадкой уставилась на него. Он сидел на столом, задумчиво сдвинув темныеброви, и о чем-то говорил с незнакомыми мужчинами. Несмотря на небрежную позу,он излучал атмосферу властности и уверенности в себе. Сразу было видно, ктохозяин в этой комнате. Он словно был олицетворением мощи и силы, которыеМередит нашла немного удивительными и странно-тревожащими. В ту ночь в опереона была слишком расстроена, чтоб хорошенько рассмотреть его, по теперь у неебыли для этого время и возможности, и Мередит отметила, что он остался почтитаким же, что и одиннадцать лет назад… и все-таки в чем-то изменился. Втридцать семь лет он потерял свежесть юности, и теперь лицо светилосьприобретенным тяжким трудом опытом, что делало его еще привлекательнее, но иболее непреклонным. Волосы оказались темнее, чем она припоминала, глазасветлее, но скульптурно очерченные губы все так же излучали неприкрытуючувственность.

Один из мужчин сказал что-то шутливое, и блеск неожиданнойулыбки Мэтта заставил сердце Мередит сжаться. Она постаралась прислушаться кспору. Очевидно, Мэтт намеревался слить два отдела «Интеркорпа»в один, и теперьмужчины пытались выработать лучший способ это сделать.

Мередит с возрастающим профессиональным интересом отметила,что здесь метод ведения совещаний разительно отличается от того, чтопроисходило в их фирме. Отец лишь отдавал приказы и приходил в бешенство, есликто-то пытался противоречить. Мэтт, однако, предпочитал оживленную дискуссию исвободное выражение мнений. Он слушал, спокойно оценивая преимущества каждойидеи, и вместо того чтобы унижать служащих, силой заставляя их подчиниться,использовал их таланты и приобретенный опыт. Такой подход казался Мередит кудаболее разумным и продуктивным.

Она, не скрываясь, подслушивала, и в сердце укоренилось иначало расти крохотное семя восхищения. Мередит подняла руку, чтобы отложитьжурнал, и это движение, по-видимому, привлекло внимание Мэтта. Он поднял головуи в упор посмотрел на Мередит.

Она замерла, забыв о журнале, не в силах отвести взгляда отэтих серых глаз. Но тут Мэтт резко отвернулся и обратился к сидевшим за столоммужчинам:

— Сейчас позднее, чем я думал. Возобновим дискуссию послеобеда.

Через несколько секунд кабинет и приемная опустели, и горлоМередит пересохло при виде Мэтта, шагнувшего к ней.

— Спокойная, тактичная, деловая, — нервно повторяла она,вынуждая себя поднять голову и взглянуть в эти полуприкрытые веками глаза. —Никаких упреков. Не вываливай на его голову сразу все проблемы… Постепенно…

Мэтт наблюдал, как она встает, заговорил голосом таким жебесстрастным и безразличным, как и его чувства к ней.

— Давно не виделись, — объявил он, намеренно показывая, чтозабыл о короткой неприятной встрече в опере: Мередит извинилась по телефону,доказала желание помириться, придя сюда, и он был готов встретить ее наполдороге. В конце концов все это случилось много лет назад, глупо дуться из-зачего-то и кого-то, не имевшего для него ни малейшего значения.

Ободренная очевидным отсутствием неприязни, Мередитпротянула руку в черной перчатке и постаралась не показать, как нервничает.

— Здравствуй Мэтт, — выговорила она с самообладанием,которого вовсе не испытывала.

Его пожатие было коротким и деловым:

— Зайдем на минуту в кабинет, нужно позвонить до ухода.

— Ухода? — повторила она, шагнув в огромный кабинет ссеребристыми коврами и потрясающим видом на панораму города. — Что ты имеешь ввиду?

Мэтт поднял трубку.

— Прибыли картины для офиса, и сейчас их начнут развешивать.Кроме того, мне казалось, что лучше обсудить дела за обедом.

— Где? — охнула Мередит, лихорадочно пытаясь придумать, какотделаться от приглашения.

— Только не говори, что уже успела поесть, потому что я всеравно не поверю, — покачал головой Мэтт, набирая номер. — Ты всегда считала,что неприлично обедать до полудня.

Мередит вспомнила, как сказала нечто подобное, когда жила наферме. Какой же самонадеянной маленькой идиоткой она была в восемнадцать лет!Сейчас она вообще не брала перерыв на обед и обычно довольствоваласьбутербродами, съеденными прямо за столом… если, конечно, у нее находилось наэто время. Только сейчас она сообразила, что обед в ресторане — не настолько ужплохая идея, по крайней мере, он не посмеет кричать и ругаться или устраиватьсцены, когда она расскажет, в чем дело. И вместо того чтобы стоять в ожидании,пока Мэтт говорит по телефону, Мередит решила осмотреть его коллекциюсовременного искусства. В дальнем конце комнаты она увидела и узналаединственную вещь, которая ей нравилась, — большой автомобиль Колдера. Рядом настене висела огромная картина в пятнах и спиралях желтого, голубого ирозово-фиолетового цветов, и Мередит отступила, пытаясь понять, что люди находятв подобных вещах. Ей это казалось рыбьими глазами, плавающими в виноградномжеле. Рядом висела еще одна, на которой было изображено нечто, напоминавшееаллею в Нью-Йорке…

Мередит наклонила голову набок, молча изучая пейзаж. Нет, неаллея… возможно, монастырь, а скорее всего перевернутые вершинами вниз горы сдеревней, ручьем, текущим по диагонали через весь холст, и жестянками из-подконсервов.

Стоя за столом, Мэтт исподтишка наблюдал за Мередит. Сбезразличным интересом ценителя искусства он изучал красивую женщину,закутанную в норковое манто. На шее блестело золотое колье. Она выгляделаэлегантной, роскошно одетой и избалованной, что разительно отличалось отмадонноподобной чистоты ее профиля, сверкающего в огне ламп расплавленногозолота волос. Несмотря на возраст, Мередит по-прежнему излучала аурубезыскусной утонченности, изысканности и бессознательной чувственности.

Без сомнения, именно это по большей части и привлекло еготогда, сардонически думал Мэтт, ее ослепительная красота в сочетании споверхностной, но убедительной аурой царственной отрешенности, доброты ипорядочности. Даже сейчас, став на десять лет старше и мудрее, Мэтт мог бы найтиее неотразимой, не знай он, как она в действительности бессердечна иэгоистична.