Она даже не слышала вновь обращенной к ней просьбе — такиспугали ее эти страшные слова: «Если меня убьют».Изо дня в день читала онасписки убитых и раненых, читала, их, холодея, чувствуя, что жизнь ее будеткончена, если, с Эшли что-нибудь случится. Но никогда, никогда не покидала еевнутренняя уверенность в том, что даже в случае полного разгрома армииконфедератов судьба будет милостива к Эшли. И вдруг он произнес сейчас этистрашные слова! Мурашки побежали у нее по спине, и страх, неподвластныйрассудку суеверный страх обуял ее. Вера в предчувствия, особенно в предчувствиесмерти, унаследованная от ирландских предков, пробудилась в ней, а в широкораскрытых серых глазах Эшли она прочла такую глубокую грусть — словно, казалосьей, он уже ощущал присутствие смерти у себя за плечом и слышал леденящий душувопль Бэнши — привидения-плакальщика из ирландских народных сказаний.

— Вы не должны говорить о смерти! Даже думать так вы недолжны! Это дурная примета! Скорее прочтите молитву!

— Нет, это вы помолитесь за меня и поставьтесвечу, — сказал он, улыбнувшись в ответ на ее испуганную пылкую мольбу.

Но она была так потрясена ужасными картинами, нарисованнымиее воображением, что не могла вымолвить ни слова. Она видела Эшли мертвым, наснегу, где-то там далеко, далеко, на полях Виргинии. А он продолжал говорить, итакая печаль и обреченность были в его голосе, что страх ее еще возрос,заслонив все — и гнев и разочарование.

— Но ведь именно потому я и обращаюсь к вам с просьбой,Скарлетт. Я не знаю, что будет со мной, что будет с каждым из нас. Но когданаступит конец, я буду далеко и, если даже останусь жив, не смогу ничегосделать для Мелани.

— Когда.., когда наступит конец?

— Да, конец войны.., и конец нашего мира.

— Но, Эшли, не думаете же вы, что янки нас побьют? Всюэту неделю вы говорили нам, как непобедим генерал Ли…

— Всю эту неделю я говорил неправду, как говорят ее всеофицеры, находящиеся в отпуску. Зачем я буду раньше времени пугать Мелани и тетюПитти? Да, Скарлетт, я считаю, что янки взяли нас за горло. Геттисберг былначалом конца. В тылу об этом еще не знают. Здесь не понимают, как обстоит делона фронте, но многие наши солдаты уже сейчас без сапог, Скарлетт, а зимой снегв Виргинии глубок. И когда я вижу их обмороженные ноги, обернутые мешковиной итряпками, и кровавые следы на снегу, в то время как на мне пара крепких сапог,я чувствую, что должен отдать кому-нибудь из них свои сапоги и тоже ходитьбосиком.

— Ох, Эшли, пообещайте мне, что вы этого не сделаете!

— Когда я все это вижу, а потом смотрю на янки, японимаю, что всему конец. Янки, Скарлетт, нанимают себе солдат в Европетысячами. Большинство солдат, взятых нами в плен в последние дни, не знают нислова по-английски. Это немцы, поляки и неистовые ирландцы, изъясняющиеся нагаэльском языке. А когда мы теряем солдата, нам уже некого поставить на егоместо. И когда у нас разваливаются сапоги, нам негде взять новые. Нас загнали вщель, Скарлетт. Мы не можем сражаться со всем светом.

Неистовые мысли вихрем проносились в голове Скарлетт«Пропади она пропадом. Конфедерация! Пусть рушится весь мир, лишь бы вы былиживы, Эшли! Если вас убьют, я умру!» — Я надеюсь, Скарлетт, что вы непередадите никому моих слов. Я не хочу вселять в людей тревогу. Я бы никогда непозволил себе встревожить и вас, моя дорогая, но я должен был объяснить, почемуя прошу вас позаботиться о Мелани. Она такая слабенькая, хрупкая, а вы такаясильная, Скарлетт. Для меня будет большим утешением знать, что вы не оставите ее,если со мной что-нибудь случится. Вы обещаете мне?

— Обещаю! — воскликнула она. В это мгновение,когда ей показалось, что смерть стоит за его плечом, она готова была пообещатьему все, чего бы он ни попросил. — Но, Эшли, Эшли, я не могу расстаться свами! Я не могу быть мужественной!

— Вы должны быть мужественной, — сказал он, икакой-то новый, едва уловимый оттенок почудился ей в его словах. Голос его сталглуше, и он говорил торопливее, словно владевшее им внутреннее напряжениеспешило излиться в мольбе. — Вы должны быть мужественны. Иначе где же мневзять силы все выдержать?

Она пытливо и обрадованно вглядывалась в его лицо, ища в немподтверждения тому, что и его тоже убивает разлука с ней и у него тоже сердцервется на части. Но лицо его оставалось таким же замкнутым и напряженным, как вту минуту, когда он появился на лестнице после прощания с Мелани, и она ничегоне могла прочесть в его глазах. Он наклонился, сжал ее лицо в своих ладонях илегко коснулся губами лба.

— Скарлетт! Скарлетт! Вы так прекрасны, так добры и таксильны! Прекрасно не только ваше милое личико. В вас все совершенно — ум, тело,душа — О, Эшли! — пролепетала она, блаженно затрепетав от прикосновенияего рук, от его слов. — Вы, один только вы на всем свете…

— Я, мне кажется, знаю вас лучше, чем другие, — вовсяком случае, мне приятно так думать, — и вижу то прекрасное, что скрытов вас, но ускользает от внимания тех, кто привык судить слишком поверхностноили слишком поспешно.

Он умолк, руки его упали, но взгляд был прикован к ее лицу.Затаив дыхание, чуть привстав от напряжения на цыпочки, она ждала. Ждала, чтоон произнесет три магических слова. Но он молчал. Она лихорадочно впиваласьвзглядом в его лицо, губы ее дрожали… Она поняла, что больше он не прибавитничего.

Этого вторичного крушения всех ее надежд она уже не моглавынести.

— Ох, ну вот! — пролепетала она совсем по-детски иупала на стул. Слезы брызнули у нее из глаз. И тут она услышала зловещий шум заокном, который безжалостно подтвердил ей неизбежность предстоящей разлуки. Такязычник, заслышав плеск воды под веслами ладьи Харона, проникается чувствомбезмерного отчаяния и обреченности. Дядюшка Питер, закутавшись в одеяло,подогнал к крыльцу коляску, чтобы отвезти Эшли на вокзал.

— Прощайте! — тихо произнес Эшли, взял со столаширокополую фетровую шляпу, которую ей всеми правдами и неправдами удалосьраздобыть у Ретта, и шагнул в погруженный во мрак холл. На пороге он обернулсяи поглядел на нее долгим, почти исступленным взглядом, словно стремясьзапечатлеть весь се облик до мельчайших деталей и унести с собой. Она виделаего лицо сквозь туманную завесу слез, в горле у нее стоял комок. Она понимала,что он уходит, уходит от нее, от ее забот о нем, из спасительной гавани этогодома, из ее жизни, уходит, быть может, навсегда, так и не сказав ей тех слов,которых она столь страстно ждала. Дни промелькнули один за другим, словнолопасти мельничного колеса под неотвратимым напором воды, и теперь было ужепоздно. Спотыкаясь, как слепая, бросилась она через всю гостиную в холл ивцепилась в концы его кушака.

— Поцелуйте меня! — прошептала она. —Поцелуйте меня на прощание.

Его руки мягко обхватили ее плечи, его голова склонилась кее лицу. Она ощутила прикосновение его губ к своим губам и крепко обвила рукамиего шею. На какой-то краткий, быстротечный миг он с силой прижал ее к себе. Онапочувствовала, как напряглось его тело Затем, выронив из рук шляпу, он расцепилобвивавшие его шею руки.