До сих пор я об этом не подумал, но сейчас мне идея тетушкипоказалась очень разумной. Сколько раз, заходя в бунгало, я заставал там Жасминза работой на компьютере. И кто лучше нее проводил экскурсии по дому?

"Отлично, просто отлично! – сказал я. – Мненужно с ней поговорить".

"Нет, позволь мне все ей объяснить, – возразилатетушка. – Она скоро придет. Сейчас она в спальне Папашки. Я попросила еезаняться его ценностями, так она вознамерилась провести там всю ночь. Ступай искажи этой девочке, чтобы она прервала свою инвентаризацию, нужно ведь иотдохнуть. Я не засну сегодня, если ее не будет рядом".

У меня что-то щелкнуло в голове. И в теле тоже. Жасмин однав спальне Папашки.

Я поднялся по лестнице как мужчина, спешащий к своейневесте. По дороге заглянул к Большой Рамоне, убедился, что она крепко спит, ипошел дальше.

Дверь в Папашкину комнату была открыта. Кровать с крепкимистолбиками ты видел – она одна из самых старых в доме. Жасмин сидела накровати, в бархатных подушках, с бокалом красного вина в руке. Бутылка стояларядом на столике.

Одета она была очень соблазнительно – в коротенькую кожануююбку и плотно облегающий леопардовый топ, который очень шел к ее темной коже истриженым желтым волосам. Одну ногу она согнула в колене, вторую вытянула.Туфли на шпильках. Краешек белых трусиков. Более откровенного приглашения немогло и быть. И я единственный гость.

Я закрыл дверь, щелкнул замком.

Жасмин вздохнула и отставила бокал под лампу на столик. Ясел рядом и обнял ее. Коснувшись губами ее губ, я ощутил, как в ней сразувспыхнул огонь. Она прильнула ко мне грудью, и я сжал ее с таким отчаянием,что, наверное, сделал ей больно. "Господи, вот где настоящий рай".Моя рука скользнула вверх по ее ноге и дотронулась до шелковых трусиков, ощутивпод ними жар.

"Сорви их, – прошептала она мне на ухо. – Этодешевка. Сейчас они ни к чему". – Она плакала. Я это слышал.

Я вновь поцеловал ее в губы, и ее язык проник мне в рот. Обоже. Я целовал ее как безумный, рывком сорвал с нее трусики и, бережно взяв владонь обутую ножку, поцеловал в подъем.

Она, задыхаясь, плакала. Я жадно глотал ее слезы.

"Господи, что я делаю? – прошептала она. – Язнаю, что это неправильно. Ты ведь мой мальчик, Тарквиний, но мне это оченьнужно!"

"Мне тоже, – сказал я. – Ты даже непредставляешь как!"

Стояла глубокая ночь. Примерно час или два пополуночи. ВесьБлэквуд-Мэнор спал. И я в том числе. Рядом похрапывала Большая Рамона. Иногда япробуждался, и у меня было смутное ощущение, будто я только что разговаривал сРевеккой. Мы сидели на лужайке, в старых плетеных креслах, и она рассказываламне, что всю плетеную мебель Манфред когда-то купил для нее.

Она была очень рада, что я распорядился забрать мебель счердака и восстановить и что Папашка самолично покрасил ее белой краской.Мебель теперь смотрелась чудесно.

"Ты для меня целый мир, Тарквиний", – сказалаона.

Но она хотела сказать мне что-то еще. Она пыталась говоритьо другом, о том, что я должен сделать, чтобы восстановилась справедливость, а япочему-то с ней спорил.

Сон был очень неясный и легкий. Я проснулся и уставилсяперед собой. Видение сразу рассеялось. Но стоило перевернуться на другой бок,как я вновь заговорил с Ревеккой.

Неожиданно меня выдернули из кровати и поволокли по полу!

Я мгновенно очнулся от сна.

Сильные руки втолкнули меня в ванную, потом приподняли надполом и, стукнув головой о стену, пригвоздили к ней. Узкая полоска света,проникавшая из-под двери, позволила разглядеть высокого человека, который менядержал. Тщательно зачесанные назад волосы над высокими закругленными вискамиоткрывали лицо с большими темными глазами. Его взгляд был прикован ко мне.

"Вот, значит, как, чертенок ты эдакий! Побросал моикниги в костер? – прошептал он, жарко дыша мне прямо в лицо. – Тысжег мои книги! Решил со мной поиграть?"

Я постепенно начал приходить в себя и вдруг понял, чтоохвачен вовсе не ужасом, а яростью – той самой яростью, с которой жег книги,тем самым сильно его разозлив.

"Убери руки, и вон из моего дома! – прошепталя. – Стоит мне поднять тревогу, как сюда сбегутся человек десять сружьями. Уж они-то будут знать, как с тобой поступить. Как ты посмел войти вмою комнату? Как ты посмел вновь залезть в чужой дом?"

Я боролся как мог, пытаясь вырваться. Толкал его в грудь изовсех сил. Он оставался недвижен, как скала. Его глаза пылали злобой. А еще яразглядел черный сюртук и белую рубашку с манжетами и открытым воротом.Незнакомец медленно опустил меня на пол.

"Эх ты, дурачок", – сказал он, крепко держаменя за плечи и улыбаясь. Я впервые разглядел его губы – красивой формы, нонесколько полноватые. Я снова разбуянился в его цепких руках – саданул коленом,начал брыкаться, пиная в лодыжки. Все безрезультатно!

"Не смей больше приближаться к острову! – прошипелон. – Никогда не прикасайся к тому, что мое, – слышишь?"

"Ты лжец и преступник, – сказал я. – Еслиесть претензии, предъяви их в суд!"

"Ты что не понял, я ведь могу тебя убить! – вответ вспылил он. – И не буду при этом терзаться сомнениями. Чего тыерепенишься? Почему так глупо себя ведешь? Что тебе там понадобилось?"

"Остров по праву принадлежит мне! – ответиля. – Убирайся из моего дома, пока я не поднял шум".

Конечно, я знал, что никто меня не услышит. Рамона спаламертвым сном. Дом был слишком велик, стены слишком толстые, а мы с ним стояли втесной ванной без окон, отделанной плиткой. Внезапно он ослабил хватку. У менязаломило плечи. Однако он меня не отпустил. Немного погодя он снова заговорил,на этот раз гораздо спокойнее:

"Сейчас я не буду тебя убивать. Я не желаю твоейсмерти. Насчет тебя у меня есть своя теория. Но попробуй только еще разоказаться вблизи острова – и я убью тебя, понял? И другим строго-настрогонакажи, чтобы держались от острова подальше. Запрети там появляться кому бы тони было, или я вернусь, утащу тебя на болото, и ты, дерзкий щенок, умрешь таммедленной смертью, как умерла Ревекка".

Не успел он закончить фразу, как огромное зеркало справа отнего раскололось на куски и большие острые осколки с грохотом засыпали весьпол. Я заметил за его спиной Гоблина, когда тот поднял руки и обхватилнезнакомца за шею.