Каморкин въехал в комнату и вопросительно посмотрел навошедших следом.

– Чайку выпьете со мной? Тортиком, к сожалению,побаловать вас не могу, но вот печеньице обещаю.

Бабкин уже открыл было рот, чтобы отказаться и не объедатьхозяина, но Макар уже благодарил и соглашался на чай и печенье.

– Ты полчаса назад позавтракал, – укоризненнозаметил Сергей вполголоса, когда хозяин выкатился из комнаты на своемкресле. – А у старика, наверное, это последние сладости, купленные спенсии.

– Зато за чаем он тебе расскажет в полтора разабольше, – так же тихо ответил Илюшин. – А печенье мы ему в другой разпривезем. Нельзя было старика обижать отказом.

– Михаил Олегович, разрешите, я вам помогу, –громко произнес он, выходя следом за хозяином.

Оставшись один, Бабкин огляделся по сторонам. Старенькиеобои в голубой цветочек, книжные полки на уровне коленей, небольшой телевизор вуглу, покрытый красной бархатной салфеткой с бахромой… «Чтобы не пылился», –догадался Сергей. На полу возле зеленого дивана с потертыми подлокотникамивалялась книжка. Он поднял ее. «Анжелика Строганова. „Любовь светла“. „Да,забавные книжки читает Михаил Олегович“. Бабкин огляделся по сторонам в поискахфотографий, но их не было. Только над письменным столом висел отрывнойкалендарь с видами среднерусской полосы.

Сергей уже знал от Илюшина, что Каморкин не былпрофессиональным фотографом. Что не мешало ему входить в число самых признанныхмастеров пейзажа, хотя количество работ Михаила Олеговича было незначительным.Точнее, он снял шестнадцать пейзажей, каждый из которых стал образцом длямногократного повторения и подражания.

До признания его как фотографа на протяжении многих летКаморкин работал на телевидении – поначалу писал сценарии, затемпереквалифицировался в журналисты, много ездил по миру, а последние два годасвоей телевизионной карьеры вел передачу под названием «Жизнь твоей Родины», вкоторой рассказывал о необычных местах СССР. Передача выходила раз в два месяцаи была далеко не так интересна, как можно было ожидать по названию и анонсу.Съемочная группа приезжала на натуру, снимала материал, Каморкин старательнопроговаривал в камеру написанный кем-то текст, и все вместе получалосьдобросовестно, но скучновато. Передачу уже собирались закрывать, и остаться быКаморкину в памяти коллег посредственным ведущим посредственной передачи, еслибы Михаил Олегович не купил себе фотокамеру «Зенит».

Закончив работу со съемочной группой, Каморкин хватал камеруи отправлялся бродить по окрестностям в компании с оператором по имени ГенкаШпунтиков. Они сдружились за время совместных командировок, и съемочная группаиронично, но ласково именовала их Винтиком и Шпунтиком.

Генка был маленький, нелепый человечек – из тех, кто, кажется,сразу рождается с лысинкой. Окружающие считали его совершенно неинтересным,потому что в компаниях он никогда ничего не рассказывал, а только сидел в углуи время от времени посмеивался себе под нос, причем без всякой видимой причины.Шпунтиков иногда выпивал, и неплохо выпивал, но оператор он был отличный, и емупрощали и странности, и изредка просыпающуюся страсть к выпивке – тем болеечто, выпив, Генка не буйствовал, а что-то тихо рассказывал самому себе, чертилрукой в воздухе непонятные картины, в конце концов пускал слезу и засыпал подбоком у какой-нибудь дамы. Никто не воспринимал его всерьез, и тем удивительнеебыла для всех его дружба с обаятельным Каморкиным. Словно заядлые рыбаки,встающие до зари, чтобы выловить самую большую рыбу, они поднимались рано утроми торопились успеть обойти окрестности до прибытия автобуса. Каморкинразмахивал камерой, повествуя о чем-то, Шпунтиков тащил штатив, и их фигуры,расплывающиеся в утреннем тумане, выглядели комично.

Михаил Олегович никому не показывал результаты их утреннихвылазок. Над ним в группе уже начали подшучивать: мол, Каморкин только делаетвид, что снимает, а на самом-то деле у него и пленка в фотоаппарат не заряжена.Тот отшучивался и обещал удивить всех прекрасными снимками, а Шпунтиков одобрительнокивал и, посмеиваясь себе под нос, строчил очередное письмо жене – он подробноотписывался ей из каждой поездки, и это тоже было предметом беззлобных шутокколлег. На прямой вопрос, о чем же он беседует со Шпунтиковым, Михаил Олеговичкак-то ответил, что Гена – очень начитанный человек и знает много такого, о чемон сам никогда и не слышал. «Когда Генка рассказывает о чем-нибудь, мне иснимать хочется по-другому, – сказал однажды Каморкин. – Не дерево вдолине, а ветер над ним. Или тишину». Шпунтиков, услышав это, покраснел изамахал руками, но с тех пор за ним закрепилось прозвище Нестор.

В трагедии, случившейся с ними в Монголии спустя два месяца,некоторые пытались обвинить Каморкина – именно из-за его неуемной страсти кфотографированию. Мол, журналист полез черт знает куда и потащил за собойбезропотного приятеля. Но было быстро доказано, что если кто кого и тащил засобой, так это Шпунтиков Каморкина, а не наоборот. В горах, где они снималиочередной сюжет, Генка приметил расщелину, в которой по утрам оживали тени иказалось, будто склоны начинают двигаться. За день до отъезда он уговорилМихаила Олеговича добраться рано утром до необычного места, убеждая того, чтоснимки должны получиться совершенно необычными, исключительными.

Неуемный Шпунтиков шел первым по краю расщелины, а Каморкиннехотя тащился за ним с камерой, уговаривая вернуться: свет был неподходящий,туман, да и холодно.

– Миша, давай ты вот отсюда попробуешь снять – ивозвращаемся, – предложил Генка, сделал шаг вперед и исчез. Раздалосьстранное шуршание, затем вскрик – и наступила тишина.

Каморкин закричал, бросился вперед и еле успел остановиться:перед ним открывалась узкая щель, словно прорубленная в склоне гигантскимтопором. Замерев от ужаса, Михаил Олегович заглянул вниз и увидел приятеля,лежавшего на дне трещины. Шпунтиков с мольбой смотрел на него, и Каморкин,отбросив камеру в сторону, начал спускаться вниз, приговаривая: «Сейчас, Генка,сейчас, подожди секундочку»…

Видевшие позже место трагедии не верили, что человек в здравомуме способен полезть в трещину, куда упал Шпунтиков. Узкий каменистый склон былпочти отвесным, и не было на нем ни кустов, ни деревьев, за которые можно былобы уцепиться. Но Каморкин, никогда в жизни не занимавшийся никаким спортом,кроме бега по утрам, сумел преодолеть почти половину страшного пути, прежде чемсорвался и упал следом за Генкой, разбиваясь об острые камни.

Их нашли спустя три часа, когда обеспокоенная долгимотсутствием приятелей съемочная группа вышла на поиски. Генка так и смотрелумоляюще в голубое небо, и волосы его вокруг желтой лысины были черными отвытекшей крови – он разбил череп при падении. Каморкин, просивший его подождатьсекундочку, разговаривал с трупом, не зная о том. Сам Михаил Олегович лежал вдвух шагах от друга лицом вниз, с неестественно вывернутыми руками. Он был жив.

После нескольких операций стало очевидно, что Каморкиннавсегда останется инвалидом. Врачи сказали, что он выжил чудом и долженблагодарить бога за то, что легко отделался. Каморкин кивал, соглашался,благодарил врачей, а перед глазами у него стояло умоляющее Генкино лицо.«Сейчас, Генка, сейчас, подожди секундочку».