— Ничего, ничего, Николай, все будет хорошо… Мы всездесь, рядом с тобой…

Евгения Петровна, Наталья и Зоя, не дождавшись Константина,сели обедать, но старая графиня, услышав внизу шаги и голоса, почуяла беду. Онабросилась туда и увидела растерянно топчущихся преображенцев. Отчаянно закричалаНаталья. Константин беспомощно глядел, как на мраморный пол течет кровь егосына, медленно собираясь в лужицу. Дрожащая Зоя подбежала к брату и опустиласьрядом с ним на колени. Побледнев как полотно, она взяла его безжизненную руку.

— Николай, ты узнаешь меня?.. — шепталаона. — Это я, Зоя…

— Зачем ты здесь? — еле слышно проговорил он, ибабушка по его неподвижному взгляду поняла, что он не видит их.

— Зоя! — взяла она команду на себя. — Сними сменя нижнюю юбку, разорви ее на полосы! Живей!

Зоя, словно подстегнутая этим властным голосом, выполнилаприказ. Евгения Петровна принялась перевязывать внука, пытаясь остановитькровотечение.

Константин, всхлипнув, тоже опустился на колени.

— Папа? Ты здесь? — Николай казался совсем юным вэти минуты. — Я люблю тебя… Зоя… Будь умницей…

Он улыбнулся им — и испустил дух. Все усилия были тщетны.Николай умер на руках отца. Поцеловав его, Константин закрыл ему глаза изатрясся от рыданий, прижимая к себе холодеющее тело сына и не замечая, чтовесь залит его кровью. Безутешно плакала Зоя, Евгения Петровна дрожащими рукамигладила руку Николая. Потом она повернулась и жестом выслала преображенцев,чтобы остаться со своим горем наедине.

Появившийся доктор хлопотал над лежащей в обмороке Натальей.Ее перенесли наверх, в спальню. Плакал, не стыдясь слез, Федор. Все слугитолпились здесь же, пораженные глубокой печалью. Они уже ничем не могли помочьмолодому барину.

— Костя, его надо перенести наверх. — ЕвгенияПетровна мягко отстранила сына и повела его — он ничего не видел из-за слез — вбиблиотеку, там усадила на стул и заставила сделать глоток коньяку. Уменьшитьего боль она не могла, да и не пыталась. Она подозвала к себе Зою и, заметив еесмертельную бледность, заставила пригубить коньяк и ее. Потом отпила сама.

— Нет, не надо… Я не хочу… — Зубы девушки стучали остекло, но Евгения Петровна чуть не силой влила ей в рот несколько капель.

— Боже… Боже… Совсем мальчик… Они убили его…

— бессвязно повторял Константин, качаясь на стуле изстороны в сторону.

Зоя, словно подхваченная неведомой силой, бросилась к отцу,припала к его груди, ища у него защиты.

У нее не укладывалось в голове, что еще несколько часовназад она сетовала, что «глупый Николай совсем нас забыл», а теперь он, еебрат, был мертв…

— Что же это такое, папа? Что происходит? — вужасе спрашивала она.

— Не знаю, дитя мое… Не знаю… Они убили его. — Онкрепче прижал ее к себе, а потом поднялся. — Мама, возьмите Зою. Я пойду кНаташе.

— Она уже пришла в себя, — сказала графиня,которую куда сильней тревожило состояние сына, чем обморок дуры-невестки. Онавсерьез опасалась, что Константин не переживет этого потрясения, и взяла его заруку. Константин поднял голову и увидел устремленные на него глаза, полныемудрости и бесконечной скорби.

— Мама!! — вскрикнул он.

Евгения Петровна одной рукой обняла его, а другой привлеклак себе Зою. Потом Константин, медленно высвободившись, направился наверх, вспальню жены. Зоя провожала его глазами. Кровь уже смыли с мраморного пола,ковер убрали. Николая перенесли в его комнату, и он лежал там, окоченелый ибезмолвный. Он родился здесь, здесь и умер, прожив на свете всего двадцать тригода. Вместе с ним ушел в небытие мир, который Юсуповы знали и любили. Отныненикто из них не мог чувствовать себя в безопасности. Бабушка понимала этосовершенно отчетливо, она увела Зою к себе: девочку била крупная дрожь, глазаее были полны ужаса.

— Ты должна быть сильной, — сказала ЕвгенияПетровна. Сава носилась вокруг них, и Зоя опять заплакала. — Ты, какникогда, нужна теперь твоему отцу. И вероятно… наша жизнь теперь… переменится.Но что бы ни случилось… — голос ее дрогнул, а перед глазами возникло лицовнука, умершего полчаса назад у нее на руках, — что бы ни случилось скаждым из нас, — она обняла Зою, ощутила губами бархатистость еещеки, — помни, дитя мое, всегда помни, как он любил тебя…

Последовавший за этим день был похож на тяжкий кошмар.Николай, обмытый, облаченный в мундир, лежал в своей детской. В изголовье и вногах у него горели свечи. Взбунтовался Волынский полк, за ним Семеновский,Измайловский, Литовский и, наконец, полк, в котором служил Николай, первый полкрусской армии — лейб-гвардии Преображенский. Все они перешли на сторонуреволюции. Повсюду развевались красные знамена, расхаживали люди в изодранныхшинелях, очень мало напоминавшие солдат. Да и Петроград изменился неузнаваемо:рано утром восставшие подожгли здание Окружного суда. Потом вспыхнули арсенална Литейном, министерство внутренних дел, дом военного губернатора; охранка инесколько полицейских участков были разгромлены.

Всех заключенных выпустили на свободу. К полудню в рукахмятежников была уже Петропавловская крепость. Становилось ясно, что необходимысамые отчаянные меры: царь должен тотчас вернуться в столицу и назначитьвременное правительство, которое наведет порядок. Не поздно ли? Брату, великомукнязю Михаилу, накануне говорившему по прямому проводу с царем, тот обещалвыехать из Ставки, находившейся в Могилеве, немедленно. Он не мог вообразитьсебе размеров катастрофы, разразившейся всего за несколько дней, и потомуутверждал, что должен все увидеть своими глазами, прежде чем назначать новыхминистров, призванных справиться со смутой. Лишь после телеграммы председателяГосударственной думы о том, что опасности подвергается его семья, государьпонял, что происходит. Царица этого еще не осознавала… Было упущено время. Былослишком поздно.

Лили Ден приехала в Царское Село лишь после обеда.Александра была полностью поглощена заботами о детях — все они заболели корью.Лили рассказала ей о беспорядках на улицах, но обе еще не представляли себе,что речь идет о революции.

Начальник петроградского гарнизона генерал Хабалов в то жеутро прислал царице телеграмму, требуя, чтобы она с детьми немедленно уехала вбезопасное место. Он с полутора тысячами верных ему солдат был осажден в Зимнемдворце. К вечеру все покинули его, и генерал остался один. Но и тогда царицаоставалась непреклонна, отказываясь покинуть Царское Село до возвращенияНиколая. Под охраной матросов Гвардейского Экипажа она чувствовала себя вбезопасности, а дети были не в состоянии ехать куда бы то ни было: у великойкняжны Марии началось воспаление легких.

В тот же самый день были разграблены и потом запылалиусадьбы в окрестностях столицы. Константин приказал слугам закопать в саду золото,серебро и иконы. Зою вместе с горничными заперли во флигеле, и они лихорадочнозашивали драгоценности за подкладку шуб и ротонд. Наталья сновала по дому, то идело заходя в бывшую детскую, где лежало тело Николая. Нечего было и думать опохоронах — вокруг все сильней полыхало пламя революции.