— Что я могу сделать для вас, Алике?

Царица, сохраняя свой величаво-горделивый вид, чуть качнулаголовой. «Ничего сделать нельзя», — ответили ее глаза.

— Спасибо, милая Евгения Петровна, — сказала онавслух. — Я хочу только одного — чтобы Ники вернулся. Мне вдруг сталострашно за детей.

Евгения чувствовала то же, но не хотела пугать императрицу.

— Мы все рядом с вами, — сказала она.

Эти «все» — горсточка верных друзей. А остальные бросили,предали, изменили. Тяжесть становилась непереносимой, но Алике знала: онадолжна сохранять твердость духа.

— Вам надо хоть немного отдохнуть, Алике. Ложитесь,поспите.

Царица обвела блуждающим взглядом розовато-лиловые стеныспальни.

— Мне надо… Мне надо… Я должна сегодня ночью сжечьдневники… и письма… Низкие люди могут использовать их против Ники…

— Ах, что вы… — И сейчас же графиня поняла, что этиопасения далеко не беспочвенны. — Вы позволите мне побыть с вами? —Императрица выглядела такой измученной и одинокой.

— Нет… Я хочу остаться одна… Простите, графиня.

— Понимаю… — И Евгения Петровна тихо вышла из спальни.

Алике до самого утра сидела у камина, перечитывая своидневники и письма и швыряя их в огонь одно за другим. Она сожгла все, включаяписьма от бабушки, королевы Виктории, все, кроме писем от Николая.

Двое суток после этого она мучилась, но уничтожить перепискус любимым мужем так и не смогла.

В среду приехал генерал Корнилов и попросил о разговоренаедине. Его провели в один из кабинетов царя на первом этаже; Александра,высокая, прямая, встретила его стоя и, не предлагая сесть, стараясь необнаруживать потрясения, выслушала. Ее, детей, всех домочадцев и прислугу бралипод домашний арест.

Она не могла поверить его словам, и тем не менее это былотак. Близилась развязка, и надо было готовиться к ней. Генерал, подбирая слова,объяснил: каждый, кто пожелает, может остаться с бывшей царской фамилией, нотот, кто покинет Царское Село, назад уже допущен не будет. Алике потребоваласьвся ее воля и выдержка, чтобы не показать, как она ошеломлена этим известием.

— А мой муж?

— Очевидно, завтра утром он будет здесь.

— И будет заключен под стражу? — Эти слова далисьей с неимоверным трудом, но она должна была знать все. Все, что ожидало их,все, к чему надо было быть готовыми. После всех слухов следовало бытьблагодарными уже и за то, что их пока не убили…

— Ваш муж будет находиться под домашним арестом.

— А потом? — мертвенно побледнев, спросила царица.

Но ответ не был таким ужасающим, как она ожидала. Она думалатеперь только о муже и детях, об их жизни и безопасности. Она с радостьюпожертвовала бы ради них собой.

— Потом Временное правительство намерено отправить вашусемью в Мурманск, — ответил Корнилов, с невольным восхищением глядя на этопоразительное самообладание. — А оттуда на миноносце вас привезут в Англиюк королю Георгу.

— Понимаю. И как скоро это может произойти?

— В самое ближайшее время.

— Понимаю, — повторила царица. — Я дождусьприезда мужа и тогда сообщу обо всем детям-.

— А как быть с… остальными?

— Я сегодня же скажу им, что они могут покинуть ЦарскоеСело, если пожелают, но вернуться назад будет уже нельзя. Так ли я вас поняла,генерал?

— Так.

— И вы не причините им вреда, когда они уедут? Нестанете преследовать эту горсточку людей, оставшихся верными своему государю?

— Даю вам честное слово.

«У изменника нет чести», — чуть было не вырвалось унее, но она сохранила величавое спокойствие до той самой минуты, когда Корниловоткланялся.

После этого, собрав всех обитателей дворца, она сообщила им,что все они свободны и могут сегодня же покинуть Царское.

— Мы не вправе задерживать вас против вашей воли. Черезнесколько недель нас отправят в Англию…

И может, для вас было бы разумней уехать тотчас — то есть довозвращения низложенного императора.

Алике все-таки не могла поверить, что их поместили поддомашний арест только для их собственной безопасности.

Но никто не воспользовался представившейся возможностью.Утром следующего дня — хмурого и холодного — вернулся наконец бледный иизмученный Николай. Узнав о его приезде, Алике поспешила вниз и пошла навстречумужу по бесконечному вестибюлю дворца. Глаза ее красноречивей всяких словвыражали то, чем было полно ее сердце, — безмерную любовь и сострадание.Он двинулся ей навстречу и крепко обнял. По-прежнему не произнося ненужныхслов, они стали подниматься по лестнице к детям.

Дни, последовавшие за возвращением Николая Александровича,были проникнуты страхом и безмолвным напряжением, смешанным с чувством радостиоттого, что он дома и ему ничего не грозит. Да, он потерял все, но по крайнеймере сохранил жизнь. Он часами сидел с наследником, и Александра могла большевнимания уделять дочерям. Хуже всех чувствовала себя Маша — у нее после кориначалась жестокая пневмония. Мучительный кашель сотрясал ее тело, и постояннодержался жар. Зоя не отходила от постели подруги.

— Маша, ну, ради меня… сделай глоточек…

— Не могу… Горло очень болит… — Маша едва моглаговорить. Кожа ее была сухой и горячей. Зоя смачивала ей лоб туалетной водой ивполголоса вспоминала, как они прошлым летом играли в Ливадии в теннис.

— Помнишь, государь снял нас всех… Такая глупаяфотография — мы все в куче. Она у меня с собой. Хочешь взглянуть?

— Потом, Зоя… Глаза режет… Мне так плохо…

— Тес, тебе нельзя говорить. Постарайся уснуть.

А когда проснешься — покажу тебе снимок.

Чтобы развлечь Машу, Зоя даже привела в комнату Саву, но иона не заинтересовала больную. Оставалось надеяться, что, когда придет времяотправляться в Мурманск, а оттуда морем — в Англию, Маша уже оправится отболезни. Отъезд должен был состояться через три недели, и Николай дал, как онсам сказал, свой последний императорский указ: всем выздороветь. Выслушав его,все заплакали. Государь изо всех сил старался приободрить и утешить детей,как-нибудь развеселить их. И он, и Алике выглядели день ото дня все хуже.Как-то Зоя встретила Николая в коридоре и поразилась мертвенной бледности еголица.

Через час она поняла причину. Король Георг, его двоюродныйбрат, отказался принять Романовых. Почему — пока неизвестно. Но ясно было одно:в Англию они не едут. Николай давно уже просил Евгению Петровну и Зою неразлучаться с ними, но теперь никто не знал, чего ждать.