– Репортера станут искать, Аматеон, – напомнилая. – Мы не можем просто убрать труп и надеяться, что все обойдется.

– Почему? Почему бы нам просто не сказать, что мы незнаем, куда он делся? Или что кто-то из малых фейри видел, как он покидал холм?

– Потому что это ложь, – процедил Рис. –Сидхе не лгут, или ты забыл об этом за годы ваших с Келом развлечений?

Лицо Аматеона потемнело от подступающего гнева, но онсдержался.

– Чем мы занимались с Келом – не твое дело. Но яуверен, что королева пожелает скрыть это от прессы. Убийство репортера принашем дворе разрушит всю хорошую репутацию, которую она так тщательно создаетпоследние лет тридцать.

Наверное, в этом он был прав. Королева не захочет признатьслучившееся. А стоит ей догадаться о моих подозрениях насчет Кела, и оназакопает все еще глубже. Она слишком сильно его любит и всегда любила слишкомсильно.

То, что Аматеон предложил спрятать тела, еще большезаставило меня задуматься, не стоят ли за убийством интересы Кела. Аматеонвсегда был на его стороне. Кел – последний чистокровный потомок династии,правящей нашим двором уже три тысячи лет. Аматеон – из тех, кто считает менявыродком и позором для трона. Так почему же он решился участвовать в борьбе замою постель с перспективой сделать меня королевой? Потому что так приказалакоролева Андаис. Когда он отверг предложенную ему честь, она постараласьдовести до него свои аргументы – весьма болезненные – в пользу тезиса, чтодвором правит она, а не Кел, а Аматеон будет делать то, что ему скажут, илипусть пеняет на себя. Частью этого "пеняет на себя" стали обрезанныепо плечи волосы – все еще длинные по меркам людей, но позорище для него. Было идругое, болезненное уже для тела, а не для гордости, но он не делился такимиподробностями, а я и не хотела их знать, если честно.

– Если бы погибла только Беатриче, я могла бы с тобойсогласиться, – сказала я. – Но на нашей земле погиб человек. Мы несможем это скрыть.

– Сможем, – возразил он убежденно.

– Ты никогда не общался с прессой так, как приходилосьмне, Аматеон. Был ли этот репортер одиночкой, или он пришел сюда в составегруппы, которая уже наверняка начала его искать? Даже если он пришел один,другие журналисты должны его помнить. Если бы кто-то из нас убил его в мирелюдей, мы могли бы скрыть виновника, и стало бы просто одним нераскрытымпреступлением больше. Но его убили на нашей земле, и этого нам не скрыть.

– Ты говоришь так, словно собираешься рассказать прессео его смерти!

Я отвернулась от его непонимающих глаз.

Он потянулся к моей руке, но Холод просто шагнул и всталмежду нами, так что его жест остался незаконченным.

– Ты объявишь об этом прессе? – поразился он.

– Нет, но нам придется сообщить полиции.

– Мередит... – начал фразу Дойл.

Я оборвала его:

– Нет, Дойл. Его зарезали ножом. Мы не сумеемвычислить, чей это был клинок. А хорошая команда криминалистов с этим можетсправиться.

– Есть заклинания, которые приведут от раны к оружию,ее нанесшему, – сказал Дойл.

– Да, и ты воспользовался ими, когда нашел на лугу теломоего отца. Но обнаружить убившее его оружие тебе не удалось.

Я приложила все усилия, чтобы произнести эти слова спокойно,чтобы за ними не встал образ. Моего отца убили, а столица Испании – Мадрид...Просто факт в ряду фактов, ничего больше.

Дойл глубоко вздохнул.

– В тот день я подвел принца Эссуса и тебя, принцессаМередит.

– Ты не смог раскрыть преступление, потому что егосовершил сидхе. Достаточно владевший магией, чтобы отвести твое заклинание. Тыже понимаешь, Дойл: виновный в этих убийствах владеет магией не хуже нас. Но ссовременной криминалистикой он не знаком. От науки он защититься не сможет.

Тут вперед выступил Онилвин. Он был сложен тяжелее любогодругого сидхе, высокий, но грузный, и все же двигался грациозно, словнопозаимствовал походку у кого-то постройнее. Волосы длинным волнистым хвостомспадали у него по спине поверх черного костюма и белой рубашки. Черный – этоцвет королевы и Кела. Очень популярный цвет при Неблагом Дворе. Волосы уОнилвина такие темно-зеленые, что отливают черным. А глаза – светло-зеленые сискорками у зрачка.

– Неужели ты собираешься пустить в нашу землючеловеческих воинов?

– Если ты о человеческой полиции, то да, именно это я исобираюсь сделать.

– Ты откроешь нас людям из-за смерти кухарки и одногочеловека?

– Не думаешь ли ты, что смерть человека не так важна,как смерть сидхе? – Я посмотрела прямо ему в глаза и порадовалась, увидев,что он осознал свою ошибку. Он припомнил, что я – частично человек.

– Что значит одна смерть или даже две по сравнению свредом, который твое решение причинит двору в глазах мира? – Он пыталсяисправить впечатление, и попытка была недурна.

– Ты думаешь, что смерть кухарки менее важна, чемсмерть вельможи? – спросила я, игнорируя его старания.

Тут он улыбнулся – очень свысока, такой характерной для негоулыбкой.

– Разумеется, я считаю, что жизнь благородного сидхе стоитбольше, чем жизнь слуги или жизнь человека. Так думала бы и ты, будь у тебячистая кровь.

– Тогда я рада, что моя кровь смешанная, – заявилая. Я разозлилась по-настоящему и пыталась не дать злости перейти в силу, неначать светиться, не поднять ссору на новый уровень. – От этой служанки,которую, кстати, звали Беатриче, я видела больше добра, чем от благородныхсидхе любого из дворов. Беатриче была мне другом, и если сейчас ты не можешьпредложить ничего полезнее своих классовых предрассудков, то я уверена,королева Андаис найдет тебе занятие среди собственных стражей.

Его кожа из бледно-зеленой стала попросту белой, и при видеего страха мне на секунду стало очень приятно. Андаис прислала его в моюпостель и накажет его, если я его туда не возьму. Накажет и меня, но сейчас мнедо этого не было дела.

– Откуда мне было знать, что она для тебя что-тозначит, принцесса Мередит?

– Считай, что я тебя предупредила, Онилвин... – Яповысила голос, чтобы меня услышали по всему коридору: – ...И вас тоже, кто меняеще не знает! Онилвин решил, что смерть служанки ничего для меня не значит.

Мужчины в дальнем конце коридора повернулись ко мне лицом.

– Когда я жила при дворе, я много времени проводила смалыми фейри. Большинство моих здешних друзей – не сидхе. Вы постаралисьобъяснить мне, что для вас я недостаточно чистокровная. Ну что ж, теперь толькосебя вините за мою демократичность, столь несвойственную знатной особе.Подумайте над этим хорошенько, прежде чем сказать мне какую-нибудь глупость встиле Онилвина. – Я повернулась спиной к названному стражу и сказалапотише: – Припомни все это, Онилвин, прежде чем опять откроешь рот.