Григорий Всеволодович Кудияров заведовал госпитальной кассойс четырнадцатого года. В декабре шестнадцатого он исчез вместе с приличнойсуммой казённых денег и с тех пор находился в розыске. В госпитале говорили,что сбежавший кассир Кудияров не банальный вор, а политический. Он украл деньгина нужды партии большевиков, в которой давно уже состоял и был близок к самойеё верхушке, к Ленину и Троцкому.

Уголовная полиция и охранка крутились в госпитале несколькомесяцев, допрашивали врачей, фельдшеров, но всё без толку. Им только удалосьвыяснить, что Кудияров имел вовсе не экономическое образование, а незаконченноемедицинское и воровал из госпитальной кассы с первых же дней, правда,понемногу.

Агапкин редко с ним встречался, потому не сразу вспомнил.Сейчас, глядя в умные холодные глаза, он догадался, что товарищ Кудияров узналего в первую же минуту, потому и не счёл нужным представиться.

— От нашего имени непременно передайте поздравления, —сказал Кудияров.

— Да, товарищ Агапкин, поклончик от нас их благородию, ссовершенным нашим почтеньицем, — Степаненко захихикал, дёрнул головой,изображая этот самый поклончик.

— Ну, а как здоровье Михаила Владимировича? — спросилМастер.

— Благодарю вас, уже лучше, — пробормотал Федор деревяннымигубами.

— Никаких там осложнений, воспалений?

— Нет. Но только бинтов не хватает для перевязок, продуктыкончились, холодно, — Федор чуть не добавил, что нужны ещё и пелёнки, ноприкусил язык, встретившись с рыжим взглядом Кудиярова.

— Вот что, товарищ Агапкин, — задумчиво произнёс бывшийгоспитальный кассир, — или, извините, к вам следует обращаться господин?

Федор мучительно сморщился и помотал головой. Кудияров понялэто по-своему и продолжал:

— Анатолий Васильевич лично интересовался опытами профессораСвешникова. Мы виделись как раз перед моим отъездом в Москву, и он попросилменя, совершенно конфиденциально, разыскать профессора. Нам нужны такие люди.Мы предоставим лабораторию, обеспечим всем необходимым.

— Анатолий Васильевич Луначарский, народный комиссарпросвещения, — пояснил Мастер в ответ на вопросительный взгляд Агапкина.

— Сейчас необходимы бинты.

— А, кстати, каким образом уважаемый профессор схлопоталпулю в ногу? — вдруг спросил Степаненко, без всякой улыбки, с напряжённымприщуром. — Что это вдруг его понесло на улицу, под обстрел? Не на подмогу липобежал своему доблестному зятю?

— Мы вышли, чтобы купить хлеба.

— Хлеба? — переспросил Кудияров. — Ну что ж, это понятно.Скажите, товарищ Агапкин, а как вообще Михаил Владимирович относится кпроисходящему? Каковы его политические взгляды, на чьей стороне его симпатии?

— Он ранен. Его мучает боль в ноге. У него новорождённыйвнук, а в доме холодно и есть нечего. И вообще, он вне политики. Его интересуеттолько медицина, биология и собственная семья.

Горничная принесла наконец чай. Гости выпили по стакану истали прощаться. Степаненко крепко пожал Агапкину руку. Кудияров только кивнул,и Федор вспомнил, как в госпитале говорили о странной привычке кассира никомуникогда не подавать руки.

Они вышли, Агапкин решился попросить у Мастера папиросу.

— Товарищ Кудияров обчистил нашу госпитальную кассу вшестнадцатом году, — произнёс он быстрым шёпотом после первой жадной затяжки.

— Это называется экспроприация, — так же шёпотом объяснилМастер, — теперь вообще все называется иначе, в том числе и мы с вами, товарищАгапкин.

— Мастер, объясните, кто они? Что происходит?

Он был почти уверен, что опять услышит напоминание о длинеего буксирного каната, но услышал совсем иное.

— Они переиграли нас, Дисипль. Мы сами виноваты. Мы ихнедооценили.

— Кого — их?

— В том-то и дело, что даже сейчас невозможно найти чёткогоопределения. Формально это называется «партия большевиков». По сути — небольшаятеррористическая организация с марксистской идеологией.

— Карл Маркс, немецкий спирит, — вспомнил Агапкин, — он написалкнигу о каком-то призраке, который бродит по Европе.

Тень улыбки скользнула по губам Белкина, он грустно покачалголовой:

— Пейте чай, Дисипль. Карл Маркс не спирит. В юности онбаловался чёрной магией, сатанизмом, потом занялся серьёзными экономическимитеориями. В его знаменитом «Манифесте» по Европе бродит призрак коммунизма. Ноон тут вообще ни при чём. Он — только лозунг, такой же фальшивый, как прочие ихлозунги. Власть — советам. Земля — крестьянам. Все ложь.

— Что же правда?

— Они победили. Вот правда. Мы проиграли, и теперь нам надолибо жить с этим, либо умереть. Впрочем, будущие историки обвинят во всём нас,вольных каменщиков, как это случилось после Великой французской революции. Даещё, пожалуй, евреев, как это водится везде и всегда. Почему-то никто не желаетучитывать простые законы эволюции. В статике нет развития. Большинствозлодейств и безобразий происходит не только от зависти, но и от скуки. Лишьизбранные, философы, учёные, художники, способны ценить покой, стремиться к нему.Суета, страх и бытовая неустроенность мешают собраться с мыслями. Но масса,толпа, у которой собственных мыслей нет, долго в покое и сытости пребывать неможет. Чем примитивней человек, тем больше ему требуется внешних раздражителейи потрясений.

— Значит, им просто повезло? Они оказались в нужное время внужном месте? — спросил Агапкин.

— Да. Именно так. Они учуяли кислый запах брожения, оструюиррациональную тоску по Стеньке Разину и Емельке Пугачеву.

— Мастер, но неужели все это нельзя было просчитать заранее?

— Я уже объяснял вам, Дисипль, их не принимали всерьёз. Ихмало. Они России не знают. Конспирация, подполье, ссылки, годы за границей.Среди них едва ли двое, трое имеют законченное высшее образование. А в основном— недоучки с уголовным прошлым. Профессиональные революционеры. Нечто вродетайного чёрного ордена с амбициями вселенского масштаба.

— Мастер, вы уверены, что они пришли надолго?

— К несчастью, да. Уверен. Хватка у них мёртвая, как уанглийских бульдогов.

— Может быть, им переломают зубы?

— Хорошо бы, да некому. Сейчас почти никто ещё не понимаетважность и необратимость происходящего. Считают, что временный кабинетКеренского заменён новым временным кабинетом Ленина и, по сути, ничего неизменилось. Это всеобщее заблуждение им на руку. Пока люди опомнятся, разглядятих, они успеют навести в России свои порядки, такие, что уже никто и не пикнет.