«И пролил Господь на Содом и Гоморру дождём серу и огонь… иниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих… Женаже Лотова оглянулась позади его, и стала соляным столпом».

Когда он проснулся, в маленькой процедурной было пусто. Керосинкакоптила. Он попробовал приподняться. Температура немного упала, стало легчедвигаться, уже не сводило судорогой все мышцы, но голова болела по-прежнему. Онпоправил фитиль керосинки, надорвал конверт.

В письме Наталья Владимировна рассказывала, как Ося всехперепугал. Болел тяжело и страшно. Температура поднималась до сорока градусов.Судороги, сильнейшие сердцебиения, приступы удушья. Доктора не могли понять, вчём дело. Смотрели горло, слушали лёгкие, проверяли, нет ли сыпи. Быличудовищные головные боли, он метался по комнате, иногда терял сознание. Никакиелекарства не помогали, однако стоило плотно задёрнуть шторы, погасить свет, емустановилось немного легче. Жар не спадал, но притуплялась боль, успокаивалосьсердцебиение.

Утром на третьи сутки Ося проснулся совершенно здоровым,бодрым, словно и не было ничего. Теперь отлично себя чувствует, сочинил ещё двеглавы романа о своих индейцах. Что с ним было, так никто и не понял.

Далее следовали страницы, исписанные быстрым косым почеркомОси.

«Не две главы, а полторы, к тому же сырые, пришлю, когда всепоправлю. Заболел я по собственной вине. Рассказывать стыдно, однако придётся.Если не я, так Наточка напишет и, конечно, все преувеличит.

Итак, мне надо было кое-что проверить. Мой главный геройИкамуша Рваное Ухо спасался от колдуна племени Яганов, страшного злодея поимени Ауа Огненный Чих. Так вышло, что единственным вариантом спасения для негостал прыжок со скалы в бушующее море. Я должен был убедиться, что Икамушавыживет, понять, что он чувствовал, когда прыгал, когда плыл в бурю в открытомморе. Я нашёл подходящую скалу. На всякий случай взял с собой своего лучшегодруга Алёшу Семёнова. Если начну тонуть, он бросит мне спасательный круг ипозовёт кого-нибудь на помощь.

Был шторм, не больше трёх баллов. Для меня ерунда, я плаваюочень хорошо. Этого даже Наточка отрицать не станет. Там, на скале, Алёшапринялся меня отговаривать. Но я знал: если откажусь, мой Икамуша погибнет илипридётся делать кошмарную вещь — менять целиком весь сюжет, переписывать всезаново.

Я разделся, приготовился прыгать. Но вдруг у меня страшнозаболела голова, прямо прострелило болью, свело все мышцы, я не мог двинуться сместа. Я застыл, как соляной столп, свалился плашмя на камни, едва не расшибголову и не скатился в море. Алёша успел подхватить и удержать меня, оттащилподальше, побежал к дороге, кричал, звал на помощь, но я уже ничего не слышал,потерял сознание. Помню только, как меня несли, потом везли на извозчикекакой-то офицер и красивая дама. Мне было ужасно плохо, я думал, что умираю,как когда-то в Москве, в госпитале».

Федор сложил письмо, убрал под подушку. Михаил Владимировичи Таня, конечно, простят, что вскрыл, прочитал.

«Рыбы поднимаются на поверхность. Мыши и крысы теряют страхперед кошками. Паразит управляет поведением промежуточного хозяина. А чего онхочет от постоянного своего жилища? Чтобы оно оставалось в целости исохранности! Они чувствуют то, что чувствуем мы? Они читают мысли? Ося надумалпрыгнуть со скалы в море. Я решил застрелиться. Они поняли наши намерения ипустили в мозг дозу парализующего яда? Ни у него, ни у меня ничего не вышло. Впоследний момент он и я одинаково застыли соляными столпами, как бедная женаЛота. Почему? Потому что, когда тебе дали возможность убежать от смерти, нельзяоглядываться назад и смотреть ей в глаза».

Остров Зюльт, 2006

Сверху, из кабинета Микки, с утра слышна была музыка. Гердаобрадовалась. В последнюю неделю Микки ей не нравился. Он стал вялым, каким-тосонным. Отказывался от еды. Лежал днём на диване, глядя в потолок, чего прежденикогда с ним не случалось. Герда насильно выгоняла его на прогулки, но онвозвращался минут через двадцать и опять ложился на диван. Она придумываларазные поводы, чтобы пройтись по городку, по магазинам.

— Микки, вам нужен приличный свитер.

— Зачем?

— Если опять приедут с телевидения, вам совершенно не в чёмсниматься.

— Я больше не буду сниматься.

— Никогда?

— Герда, пожалуйста, оставь меня в покое.

Она поджимала губы, молчала, но выдерживала не болееполучаса.

— Микки, занавески в кухне висят уже пятнадцать лет, ровностолько, сколько я здесь работаю. Пятна не отстирываются, смотреть противно,нужны новые.

— Возьми деньги и купи.

— А потом вы станете говорить, что у вас рябит в глазах иголова болит от такой расцветки? Нет уж, извольте слезть с дивана и дойти сомной до магазина. Заодно купим вам пару тёплых рубашек, свитер и ещё плед вгостевую комнату.

— Зачем? Я не жду гостей.

— Вы не ждёте, а они возьмут да и приедут.

— Кто?

— Ну, например, тот пожилой журналист из Петербурга, которыйпишет про войну и про знаменитых шпионов.

— Разве ты не помнишь, я запретил пускать его в дом?

— Почему?

— Мне не нравится, как он пишет.

Герда опять замолчала, нарочно громко загремела посудой идаже разбила пару тарелок. Это помогло ей выдержать более долгую паузу, целыхполтора часа. Когда весь первый этаж был вылизан до абсолютной стерильности,она взяла пылесос и решительно затопала вверх по лестнице.

Микки все так же лежал на диване в своём кабинете и смотрелв потолок. Герда пропылесосила все в кабинете. Когда очередь дошла до дивана,Микки тяжело вздохнул, встал, ушёл на балкон и сел там в кресло-качалку. Гердавыключила пылесос, спустилась вниз и тут же вернулась с тёплой курткой.

— Микки, вы простудитесь.

— Спасибо.

— Микки, я всё-таки должна вам сказать. Гостевая комнатавыглядит неприлично. Там плед, протёртый до дыр, нет коврика у кровати иподушки маленькие. Русские, между прочим, любят спать на больших подушках.

— Ты откуда знаешь?

— Марта рассказывала, горничная из отеля «Парадиз».

— Да к чёрту твою Марту с подушками! Откуда знаешь, чтоприедут именно русские, да ещё захотят ночевать в гостевой комнате?

— Чувствую, — отвечала Герда, надменно выпячивая губу, — сонмне такой приснился. А сны у меня всегда вещие.