— Стало быть, живёшь у Миши. Ты бы хоть погоны содрал, чтоли, как другие. Забыл? Или из принципа?

— Не знаю. Не могу себя самого разжаловать.

— Ты не можешь, так они разжалуют. Пойдём-ка дворами, тутполно патрулей. Значит, ты теперь отец. Счастлив? Впрочем, глупый вопрос.Разумеется, счастлив. А скажи, Федя Агапкин по-прежнему с вами живёт?

— Да. Почему ты спросил?

— Так просто. Ого, смотри! Стой, не наступи!

Они шли через Миуссы проходным двором. Прямо перед ними списком промчалось несколько огромных серых крыс.

— Как будто с корабля бегут, — сказал полковник.

— Павел, перестань, пожалуйста, — Брянцев поморщился имахнул рукой, — меня уже тошнит от этих апокалипсических разговоров. У тебя сынродился, а ты хоронишь страну, в которой ему жить. Кого мы все испугались?Кучки бандитов? Да они разбегутся скоро, с писком, как эти крысы! Ты читал ихдекреты? Это же бред! Из них правительство, как из меня балерина.

Полковник молчал. Брянцев завёлся, говорил горячо, умно,вспоминал Разина и Пугачева, Великую французскую революцию. Когда подошли кдому на Второй Тверской, вдруг спохватился:

— Что ж это я, болван, с пустыми руками! Хотя бы цветовбукет для Тани, такое событие, первенец.

— Рома, перестань, — сказал полковник и открыл дверь. —Заходи, тебе и без цветов будут рады.

Прежде чем отдать пальто горничной, Брянцев долго шарил покарманам, наконец извлёк коробку папирос «Крем».

— Вот хорошо, не распечатал. Подарок не ахти, но по нынешнимвременам сойдёт. Не для Танечки, конечно. Для тебя и для Миши. А для неё уж вследующий раз.

— Рома, ты ли это! — послышался из гостиной голоспрофессора.

— Я, Миша, кто же ещё? Ну, дай посмотрю на тебя. Хорош,нечего сказать, вспомнил свой генеральский чин. Что за чёрт понёс тебя, старогодурака, на баррикады? Танечка, ты как его отпустила? А ты, Федька, куда глядел?

Брянцев расцеловался со всеми, отправился в Танину комнатусмотреть новорождённого, восклицал, восхищался, громко продекламировал куплет,ходивший по Москве:

Банда хамов, супостатов -

так в народе говорят

про немытых депутатов,

тех, что родину срамят.

— Вот вам общественное мнение о большевизанах! Ни о какойнародной поддержке речи быть не может.

— Рома, они Питер взяли в одну ночь, — тихо заметилпрофессор.

— Взяли! — Брянцев рассмеялся. — Миша, да это простооперетта была, комедия положений, по всем законам жанра, с переодеваниями.

— Комедия обязана быть смешной, — заметила Таня, — оттого,что они взяли Питер, плакать хочется, а вовсе не смеяться.

— Да ты послушай! Ночью на 25 они стали тихо менять караулы,никто даже не понял, в чём дело. Подходили в юнкерской форме, называли пароли,к утру все мосты, вокзалы, банки, телеграф охранялись их постами.

— Откуда они знали пароли? — спросил Данилов.

— А чёрт их разберёт! В Инженерный замок вошли, как к себедомой, и сели, а все, кто был там, встали и ушли, ошеломлённые такой наглостью.В итоге в руках правительства остался только Зимний. Там собрались министры.Душка Керенский догадался наконец позвонить в ставку. Не дозвонился. Часов вдевять утра переоделся в форму сербского офицера, помчался к Пскову. Да, абольшевизаны ещё вот что придумали. Переломали весь правительственный автопарк.Наш живчик из дворца вылез, хватился, а ехать не на чём. Кинулся туда, сюда, витоге одолжил автомобиль в американском посольстве. А Ленин сидит в Смольном, впарике, без бородки, даже физиономию забинтовал, для конспирации, но ужестрочит декрет: Временное правительство, мол, низложено, вся власть принадлежитВоенно-революционному комитету.

— Рома, правда, что они с Керенским учились в одной гимназиив Симбирске? — спросил профессор.

— Конечно, — Брянцев отхлебнул чаю, закурил, — наш живчикпотому и был к этому прохвосту так странно снисходителен. Ну ладно. Значит,декрет готов, газеты его печатают. А министры сидят в Зимнем, ждут, когдаявятся войска. Большевизаны крутятся рядом, пробуют атаковать, но толькосунутся к дворцу, оттуда пах, пах. Казаки, юнкера бьют из окон. А этим под пулилезть неохота. Отступают. К вечеру ВРК грозит обстрелять дворец с Невы,подгоняет крейсер, но тут выясняется, что на «Авроре» этой боевых снарядов нет,затворы с орудий сняты. Разок холостым пальнули. Потом стали бить сПетропавловки. А там солдатня, матросня, пока ждали приказа, перепились в зюзю,прицел держать не могут, палят, куда придётся. Только пару окон во дворцеразбили да штукатурку попортили.

— А что Керенский? Доехал? — спросил полковник.

— Доехал, — Брянцев усмехнулся и покачал головой, — датолько встретили его там казаки Третьего кавалерийского полка. Они с нимсначала даже разговаривать не желали.

— Ещё бы! После того, как он их всех объявил предателями,арестовал Корнилова, Крымова, их командира, довёл до самоубийства, — грустноусмехнулся профессор, — а странно всё-таки. Там, где Керенский, непременнопроисходят разные недоразумения, между прочим, роковые для России.

— Миша, перестань. Ничего рокового. Оперетта. И вообще, неперебивай меня. В итоге Краснов с несколькими частями дошёл до Гатчины, выбилоттуда большевизанов и встал в Царском, ждать, когда подойдут ещё части, чтобыдвинуться дальше на Питер. И вот все ждут. В Зимнем министры, казаки, юнкера. ВЦарском части Краснова. В Смольном большевизаны. Ночью из Зимнего сталирасходится казаки, потом юнкера, артиллеристы. К полуночи защитников законнойвласти осталось совсем мало. Горстка юнкеров, подростки-кадеты да человекдвести барышень, Женский батальон. Большевизаны сунулись, глядь, никто по нимиз дворца больше уж не стреляет. Заходи — не хочу. Ну и полезли, сначала вокна, потом ворота открыли, ввалились во дворец толпами.

— Вот тут оперетта и кончилась, — мрачно сказала Таня, — чтоони сделали с Женским батальоном?

— Сама догадайся. Не маленькая. — Брянцев пересталулыбаться, тяжело вздохнул, закурил ещё папиросу. — Это же банда, уголовники.Дворец громили, резали на портянки гобелены, обивку мебели, открыли винныепогреба. Несколько революционных матросов утонуло в бочках. Женский батальонзаперли в казармах Гренадерского полка. Потом, слава Богу, вмешалось английскоепосольство, сэр Бьюкенен выдвинул категорический ультиматум Смольному, барышеньотпустили. Тех, конечно, кто остался в живых.

— Рома, у меня такое чувство, что мы все не просто отупели,а сошли с ума, — сказал профессор, — мы сдаёмся, покорно разоружаемся. Гипнозкакой-то.