При второй сшибке вице-консул получил крепкий тычок вкорпус, а ответил недурным хуком слева.

Здесь бой был прерван, потому что женский голос воскликнул:

– Алджи! Что это?

На площадке лестницы стояла О-Юми в ночной сорочке, поверхкоторой был накинут шёлковый платок. Её неубранные волосы рассыпались поплечам, сквозь них просвечивало солнце.

Эраст Петрович задохнулся, опустил руки.

– Это русский! – возбуждённо крикнулБулкокс. – Он сошёл с ума! Утверждает, что я удерживаю тебя насильно.Решил немного привести этого болвана в чувство.

О-Юми двинулась вниз по ступенькам.

– Что с твоим ухом, Алджи? Оно оттопырилось и красное.Нужно приложить лёд.

От семейственного, домашнего тона, которым были произнесеныэти слова, от дважды повторенного «Алджи», а более всего от того, что она нанего даже не посмотрела, у Эраста Петровича возникло ощущение, что онстремительно падает в пропасть.

Не только говорить, но и дышать было трудно, но все жеФандорин хрипло выдавил, обращаясь к О-Юми:

– Одно слово. Только одно. Я – или – он?

Булкокс, кажется, тоже хотел что-то сказать, но у негосорвался голос.

Оба боксёра стояли и смотрели, как черноволосая женщина влёгком, просвечивающем на солнце одеянии спускается по лестнице.

Спустилась. Снизу вверх укоризненно взглянула на ЭрастаПетровича. Со вздохом сказала:

– Ну что за вопрос. Конечно, ты… Прости меня, Алджи. Янадеялась, что у нас всё закончится иначе, но, видно, не суждено…

Британец был совершенно сражён. Заморгал, перевёл взгляд сО-Юми на Фандорина. Губы достопочтенного задрожали, но слов у него так и ненашлось.

Внезапно Булкокс выкрикнул что-то бессвязное и бросилсявверх по ступенькам.

– Бежим! – О-Юми схватила титулярного советника заруку и дёрнула за собой, к выходу.

– З-зачем?

– Наверху у него оружейная комната!

– Я не боюсь! – объявил Эраст Петрович, но тонкаяручка рванула его с такой неожиданной силой, что он еле удержался на ногах.

– Бежим!

Она поволокла титулярного советника, который всё оглядывалсяназад, по лужайке. Волосы красавицы развевались по ветру, подол трепетал ипузырился, задники бархатных туфель звонко пришлепывали.

– Юми! Ради Бога! – донеслось откуда-то сверху.

Из окна второго этажа высовывался Булкокс, размахивалохотничьим карабином.

Фандорин постарался, насколько возможно, прикрыть собой ту,что бежала впереди. Грянул выстрел, но пуля пролетела далеко, свиста было неслышно.

Обернувшись ещё раз, титулярный советник увидел, чтоангличанин снова прикладывается к карабину, но даже издалека было видно, кактрясётся ствол – руки у стрелка ходили ходуном.

Кричать кучеру, чтобы трогал, не пришлось. Тот, собственно,уже тронул – сразу после выстрела, даже не дожидаясь седоков. Хлестнул лошадей,вжал голову в плечи и назад не оглядывался.

Эраст Петрович на бегу распахнул дверцу, подхватил спутницуза талию, забросил внутрь. Потом запрыгнул на сиденье сам.

– Я уронила платок и потеряла одну туфлю! –воскликнула О-Юми. – Ах, как интересно! – Её широко раскрытые глазаярко блестели. – Куда мы едем, милый?

– Ко мне, в консульство!

Она прошептала:

– Значит, у нас целых десять минут. Задёрни шторку.

* * *

Как доехали до Банда, Фандорин не заметил. Очнулся от стукав окошко. Стучали, кажется, уже давно, да он не сразу услышал.

– Сэр, сэр, – донеслось снаружи, – мыприехали… Добавить бы, за такой страх.

Титулярный советник приоткрыл дверцу, сунул серебряныйдоллар.

– Вот вам. И подождите.

Кое-как привёл костюм в порядок.

– Бедный Алджи, – вздохнула О-Юми. – Я такхотела оставить его по всем правилам. Это ты всё испортил. Теперь его сердценаполнится горечью и ненавистью. Но ничего. Клянусь, что с тобой у нас всёзакончится красиво, в полном соответствии с дзёдзюцу. Ты будешь вспоминать меняочень-очень хорошо, мы расстанемся в стиле «Осенний лист».

Самый прекрасный

Дар дерева – прощальный:

Осенний листок.

– Значит, в ту ночь ты отвергла меня только потому, чтохотела расстаться с «бедным Алджи» по всем п-правилам? – недоверчивопосмотрел на неё Эраст Петрович. – Только из-за этого?

– Не только. Я, правда, боюсь его. Ты обратил вниманиена его левую мочку?

– Что?! – Фандорин решил, что ослышался.

– По форме, длине и цвету мочки видно, что он оченьопасный человек.

– Опять ты со своим нинсо! Ты надо мной смеёшься!

– Я насчитала у него на лице восемь трупов, – тихосказала она. – И это только те, кого он убил собственными руками.

Фандорин не знал, серьёзно она говорит или валяет дурака.Точнее так: не был окончательно уверен, что она дурачится. Потому и спросил,усмехнувшись:

– Ты можешь рассмотреть трупы на лице?

– Конечно. Всякий раз, когда один человек отнимаетжизнь у другого, на его душе остаётся зарубка. А всё, что происходит в душе,отражается и на лице. У тебя эти следы тоже есть. Хочешь скажу, сколько человекубил ты? – Она протянула руку, коснулась пальцем его скулы. – Один,два, три…

– П-прекрати! – отшатнулся он. – Лучше ещёрасскажи про Булкокса.

– Он не умеет прощать. Кроме тех восьмерых, которых онубил сам, я видела и другие следы: это люди, которые погибли по его вине. И ихмного. Гораздо больше, чем тех, первых.

Титулярный советник поневоле подался вперёд.

– Как, ты можешь видеть и это?

– Да. Читать лицо убийцы нетрудно, оно вылепленослишком резко, и краски контрастны.

– Прямо Ломброзо, – пробормотал Эраст Петрович,трогая себя за скулу. – Нет-нет, ничего, продолжай.