– Больше всего зарубок на лицах боевых генералов,артиллерийских офицеров и, конечно, палачей. Но самые страшные шрамы, невидимыеобычным людям, были у очень мирного и славного человека, врача в публичном доме,где я служила.

О-Юми произнесла это так спокойно, будто речь шла о самойобыкновенной службе – какой-нибудь портнихой или модисткой.

У Фандорина внутри все так и сжалось, и он поспешно, чтобона не заметила, спросил:

– У врача? Как странно.

– Ничего странного. За долгие годы он помог тысячамдевушек вытравить плод. Но если у врача зарубки были мелкие, будто рябь наводе, то у Алджи они глубокие и кровоточащие. Как же мне его не бояться?

– Ничего он тебе не сделает, – мрачно, но твёрдосказал титулярный советник. – Не успеет. Булкоксу конец.

Она смотрела на него со страхом и восхищением:

– Ты убьёшь его раньше, да?

– Нет, – ответил Эраст Петрович, отодвинув шторкуи осторожно присматриваясь к доронинским окнам. – Булкокса на днях вышлютиз Японии. С позором. А может быть, даже посадят в тюрьму.

Время было обеденное, Сирота, как обычно, наверняка повёлсвою «капитанскую дочку» к табльдоту в «Гранд-отель», но у окна консульскойквартиры – проклятье! – маячила знакомая фигура. Всеволод Витальевичстоял, скрестив руки на груди, и смотрел прямо на застрявшую у ворот карету.

Вести у него на глазах через двор О-Юми, да ещё раздетую, водной туфле, было немыслимо.

– Что же мы медлим? – спросила она. – Идём! Яхочу поскорей обустроиться в своём новом доме. У тебя так неуютно!

Но и пробираться воровским манером тоже было нельзя. О-Юми –гордая женщина, она почувствует себя оскорблённой. Да и он тоже будет хорош –стесняться собственной возлюбленной!

Я не стесняюсь, сказал себе Эраст Петрович. Просто мне нужноподготовиться. Это раз. И она неодета. Это два.

– Посиди здесь, – попросил он. – Я черезминуту вернусь.

По двору прошёл деловитой походкой, но на доронинское окновсе же искоса взглянул. Увидел, как Всеволод Витальевич отворачивается –пожалуй, с некоторой нарочитостью. Что бы это значило?

Видимо, так: уже знает про Сугу и догадывается, что необошлось без Фандорина; своим ожиданием у окна напоминает о себе и показывает,как ему не терпится выслушать объяснения; демонстративной индифферентностьюдаёт понять, что не намерен этих объяснений требовать, – титулярныйсоветник сам решит, когда уже можно.

Очень тонко, очень благородно и очень кстати.

Маса торчал перед кладовкой неподвижный, как китайскийболванчик.

– Ну что он? – спросил Эраст Петрович, поясняясмысл вопроса жестом.

Слуга доложил при помощи мимики и жестов: сначала плакал,потом пел, потом уснул, один раз пришлось давать ему горшок.

– Молодцом, – похвалил вице-консул. –Кансисуру. Итте куру.

(Что означало: «Стеречь. Я ухожу».)

На секунду заглянул к себе и скорей назад, к карете.Приоткрыл дверцу.

– Ты раздета и разута, – сказал он очаровательнойпассажирке, кладя на сиденье мешок мексиканского серебра. – Купи себеодежду. И вообще всё, что сочтёшь нужным. А это мои визитные карточки садресом. Если что-то придётся подшивать или, ну там не знаю, оставь приказчику,они доставят. Вернёшься – обустраивайся. Ты в доме хозяйка.

О-Юми с улыбкой, но без большого интереса тронула звякнувшиймешок, высунула голую ножку и погладила ею Эраста Петровича по груди.

– Ах, какой же я тупица! – воскликнул он. – Втаком виде ты даже не сможешь войти в магазин!

Украдкой оглянулся через плечо на консульство, сжал тонкующиколотку.

– Зачем я буду туда входить? – засмеяласьО-Юми. – Всё, что нужно, мне принесут в карету.

* * *

Антибулкоксовская коалиция, воссоединившаяся в полномсоставе, проводила совещание в кабинете начальника муниципальной полиции.Как-то само собою вышло, что роль председателя, хоть никем и не назначенного,перешла к инспектору Асагаве. Российский вице-консул, прежде признававшийсявсеми за предводителя, легко уступил первенство. Во-первых, покинув соратниковради приватного дела, Эраст Петрович как бы утратил нравственное право имируководить. А во-вторых, знал, что его ум и сердце сейчас заняты совсем другим.Дело же, между тем, было наисерьезнейшее, которым вполсилы заниматься неследовало.

Впрочем, Асагава превосходно провёл аналитическую работу ибез участия Фандорина.

– Итак, джентльмены, у нас имеется свидетель, готовыйдать показания. Но человек он ненадёжный, с сомнительной репутацией, и егослова без документального подтверждения стоят немногого. У нас есть подписаннаякровью клятва сацумских боевиков, но эта улика изобличает лишь покойногоинтенданта Сугу. Ещё есть изъятые Сугой полицейские рапорты, но они опять-такине могут быть использованы против Булкокса. Единственная несомненная улика –зашифрованная схема заговора, в качестве центральной фигуры которого выступаетглавный иностранный советник императорского правительства. Но для того, чтобысхема стала доказательством, её сначала нужно полностью расшифровать. До этогопередавать документ властям нельзя. Можно совершить роковую ошибку – мы ведь незнаем, кто ещё из сановников причастен к заговору. Раз уж сам интендантполиции…

– Правильно, – одобрил Локстон. Он попыхивалсигарой на подоконнике, у открытого окна – щадил чувствительное обоняниедоктора Твигса. – Я вообще не доверяю никому из япошек… Конечно, кромевас, дружище Гоу. Пускай док покумекает, разберёт эти каракули. Выявим всехплохих парней, тогда и вмажем по ним разом. Верно, Расти?

Эраст Петрович кивнул сержанту, но смотрел только наинспектора.

– Всё это п-правильно, но у нас мало времени. Булкоксчеловек умный, и у него могущественные союзники, которые не остановятся ниперед чем. Я не сомневаюсь, что Булкокс проявит особенное внимание к моейперсоне (тут вице-консул смущённо кашлянул) и к вам, ибо известно, чторасследованием дела о сацумской тройке мы занимались вместе.