– Хорошо, я попробую, – сказала она наконец, сверкнувулыбкой.

– Отлично. И не забудь: или он танцует с тобой сегоднявечером, или мы потеряем все свои деньги!

Смеясь, она дала Элизабет легкий ободряющий тычок в бок,затем крутнулась на каблучках своих атласных туфелек и умчалась вслед засмеющимися подругами.

Элизабет поспешно сошла с террасы на две ступеньки вниз итеперь, скрытая от взгляда изгородью, стояла на траве и оглядывалась, пытаясьрешить, оставаться ей здесь или присесть на белую каменную скамейку слева отнее. Она двинулась к скамейке и устроилась на ней как раз в ту минуту, когда накирпичных ступеньках раздался звук мужских шагов, раз-два – и она увидела его.

Не подозревая о ее присутствии, Ян Торнтон сделал вперед ещеодин шаг, затем остановился у фонаря и достал из кармана тонкую манильскуюсигару. До этого момента Элизабет испытывала легкое беспокойство, думая о тойзадаче, которую ей предстояло выполнить. Но когда она увидела его, этобеспокойство переросло в такое сильное волнение, что дрожь прошла по телу изазвенело в ушах. Ян Торнтон не имел ничего общего с тем, что она ожидала увидеть.Он был отнюдь не блондин и гораздо старше, чем она представляла, – ему было какминимум двадцать семь лет, и он был поразительно высокого роста, больше шестифутов. В темноте Элизабет смогла разглядеть его только в общих чертах: мощныйразворот плеч, длинные сильные ноги, густые, слегка волнистые темно-каштановыеволосы. Вместо традиционного атласного фрака и белых бриджей он был с головы доног одет во все черное, за исключением рубашки и шейного платка, которые былитакими белоснежными, что казались светящимися на фоне черного камзола и жилета.Элизабет подумала, что Ян Торнтон похож на большого хищного ястреба,оказавшегося в стае неповоротливых ярких павлинов. Раскуривая сигару, оннаклонил свою темную голову к рукам, сложив их лодочкой, чтобы ветер не загасилпламя. Белые манжеты высунулись из рукавов черного фрака, и в оранжевом светепламени она увидела, что его. лицо и руки покрыты темным загаром.

Элизабет отпустила дыхание, которое невольно затаила, и этоттихий звук заставил его резко вскинуть голову. Глаза его сузились то ли отнеудовольствия, то ли от удивления. Чувствуя неудобство оттого, что прячется втени и подсматривает за ним, Элизабет выпалила первое, что пришло ей в голову:

– Первый раз вижу, как мужчина курит сигару. Э-э… обычномужчины переходят в другую комнату.

Более идиотской фразы невозможно было придумать, подумалаона.

Его темные брови вопросительно приподнялись.

– Вы возражаете? – спросил он, закончив раскуривать сигару.

Элизабет поразили две вещи одновременно. Первое – то, чтоего пронзительные глаза имели совершенно необычный цвет – цвет янтаря,светящегося изнутри, и второе – его глубокий, низкий, богатый оттенками голос.От этого сочетания она вдруг ощутила странное тепло где-то в области спины.

– Возражаю? – тупо повторила она.

– Я имею в виду сигару, – сказал он.

– О… нет. Нет, не возражаю, – торопливо заверила она его. Унее сложилось впечатление, что он пришел сюда в надежде спокойно насладитьсясигарой, и если бы она сказала, что возражает против сигары, он скорееповернулся бы и ушел, чем ради ее общества отказался от этого удовольствия. Впятидесяти ярдах от них, в дальнем конце длинного узкого газона, на котором онистояли, раздался девичий смех, и Элизабет непроизвольно повернулась, выхвативвзглядом в круге света розовое платье Валери и желтое платье Джорджины, преждечем они обежали изгородь и скрылись из глаз.

Поведение подруг вызвало краску стыда у нее на щеках, икогда она снова повернулась к нему, то увидела, что он внимательно изучает ее –руки в карманах, сигара в зубах, таких же белоснежных, как его рубашка. Едвазаметным наклоном головы он указал в сторону, куда убежали девушки.

– Ваши подруги?

Ей показалось, что он догадался о том, что их встреча былазаранее подстроена, и почувствовала себя ужасно виноватой.

Элизабет хотела было придумать какую-нибудь отговорку, нолгать она не любила и тем более не могла сейчас – под этим пронзительным,вызывающим странное беспокойство взглядом.

– Да, подруги, – выговорила она наконец.

Замолчав, чтобы получше расправить юбки своего лавандовогоцвета платья, она подняла к нему лицо и нерешительно улыбнулась. До нее вдругдошло, что они не представлены друг другу, и, поскольку рядом никого не было,чтобы провести эту процедуру, как полагается, она неловко и торопливо исправиладело сама.

– Меня зовут Элизабет Кэмерон, – объявила она. Насмешкаугадывалась лишь в легком наклоне его головы, когда Торнтон просто повторил ееимя:

– Мисс Кэмерон.

У Элизабет не оставалось выбора, и она подтолкнула его,

– А как ваше имя?

– Ян Торнтон.

– Как поживаете, мистер Торнтон? – спросила она и, какположено, протянула ему руку. Этот жест неожиданно вызвал у него улыбку –обаятельную белозубую улыбку, которая непроизвольно появилась на его губах,когда он шагнул к ней и взял ее руку.

– Благодарю вас, – сказал он голосом, в котором и на этотраз звучала едва уловимая насмешка.

Элизабет уже начала сожалеть, что согласилась участвовать вэтой затее, и лихорадочно подыскивала способ завязать беседу. До сих пор онапредоставляла эту привилегию молодым людям, которым вскружила голову еекрасота. Ей не было необходимости думать, как завязать беседу, так как всеотчаянно стремились вовлечь в разговор ее. Она вдруг вспомнила, что в светепринято обсуждать. знакомых, и с облегчением остановилась на этом предмете.

– Молодая леди в розовом – мисс Валери Джемисон, а в желтом– мисс Джорджина Грэнджер.

Он ничем не проявил, что знаком с этими леди, и Элизабетпомогла ему:

– Мисс Джемисон – дочь лорда и леди Джемисон. Видя, что онпо-прежнему наблюдает за ней с вежливым безразличием, Элизабет добавила,начиная приходить в отчаяние:

– Это Джемисоны из Херфордшира. Знаете, граф и графиня.

– Неужели? – смилостивился он.

– Да, действительно, – Элизабет решила перейти к Джорджине,почувствовав некоторую опору под ногами, – а мисс Грэнджер – дочь уилтширскихГрэнджеров, барона и баронессы.

– Неужели? – повторил он, насмешливо глядя на нее, и опятьвоцарилось опасное молчание.

И только тут она вспомнила, что говорили девушки о егоспорном происхождении. Ей стало безумно стыдно, что она так бездумно называеттитулы человеку, который, возможно, был несправедливо лишен своего герцогскоготитула. Она почувствовала, как повлажнели ее ладони, и потерла их о колени, но,осознав простонародность этого жеста, отдернула руки от платья и прокашлялась,яростно обмахиваясь веером.