Отпевание кончилось. Полковник подставил плечо под чей-тогроб и пошёл вместе с огромной процессией через всю Москву, к Всехсвятскомубратскому кладбищу. Путь был долгим. Иногда доносились приглушённые разговоры.

— Скоро, скоро кончится этот ужас.

— Они между собой перегрызутся, вот что! Из их ЦК ушла ужедюжина министров.

— Им никто не верит, их никто не хочет. Они сами себенадоели. Обещали мир, а пролили столько крови, обещали хлеб, а Россия на граниголода.

— Через неделю будет новый переворот, новое правительство.

— Какое же?

— Учредительное собрание!

— Для этого не нужно переворотов, оно избрано законнымпутём.

— Помилуйте, какие теперь законы, кроме их варварскихдекретов? В Петрограде уже расстреливают юнкеров. Начали арестовыватьсвященников, за то, что отпевают погибших. И говорят, тоже будут расстреливать.Уже были случаи.

— Керенский куда делся?

— Сбежал. Натворил дел и смылся.

— Уезжают послы. Посольства закрываются.

— Даже немцы не желают вступать с ними в мирные переговоры.

— Бросьте, немцы сами этих большевизанов тут у нас развели,как чумных крыс.

Процессия иногда останавливалась у открытых церквей,погибших опять отпевали. Только к вечеру добрели до кладбища.

Данилов ещё никогда не видел столько матерей и отцов,одновременно, в одном месте, хоронивших своих детей. Десятки, сотни. Комьяземли стучали о крышки, матери и молодые жены бросались в могилы, плач стоялтакой, что разрывалось сердце.

Он не мог больше смотреть и слушать, побрёл прочь.

Что же дальше? Многие семьи бегут в Крым из Москвы и Питера.Там пока спокойно. Наталья Владимировна в последнем письме настойчиво звала ихвсех к себе, в Ялту. Но Михаил Владимирович категорически против.

— Я не убегу из дома по доброй воле. В гости бы съездил, срадостью. Соскучился по Наташе, по Осе. Но удирать — с какой стати? Да и кудамне сейчас, на костылях? Я здесь родился, здесь и помру.

В нетопленной тёмной квартире на Второй Тверской почти всявчерашняя ночь ушла на уговоры, споры. Данилов настаивал, что ехать необходимо.Таня и Андрюша были на его стороне. Но Михаил Владимирович повторял: езжайте вычетверо, с Мишенькой. А я останусь, с няней, с Фёдором. Нога заживёт, вернусь влазарет, буду работать. К тому же у меня тут лаборатория. Как я довезу все своибанки, склянки, крыс?

— Наловлю я тебе там крыс, сколько душе угодно! — сказалАндрюша.

— Папа, там тоже лазареты, и хирурги нужны, — сказала Таня.

— А здесь не нужны?

— Их, этих, лечить станешь? — хмуро спросил Андрюша.

— Для меня больные и раненые различаются по медицинскомудиагнозу, а не по партийной принадлежности. Человек страдает, я обязан помочь,будь он хоть самый красный большевизан.

— Но ты же побежал с пистолетом, драться с ними!

— И опять побегу, если представится случай.

— Сам будешь стрелять, а потом лечить?

— Да, врач должен лечить всех, даже уголовных преступников.И потом, если я сбегу, получится, что я признал их победу. Поверил, будто онисильнее нас, испугался, сдался, бросил свой дом им на разграбление.

— Ага, то есть ты у нас смелый, а мы все, даже ПавелНиколаевич, жалкие трусы?

— Андрей, перестань, не передёргивай! — сказал Данилов.

— Вы все перестаньте! — вмешалась Таня. — Папа, ты прекраснопонимаешь, без тебя мы никуда не поедем.

— Таня, это шантаж. Вам четверым ехать действительно надо.Того и гляди, начнутся аресты. Павлу оставаться опасно. Да и скоро тут естьбудет нечего. Ударят морозы. Езжайте. Бог даст, к весне этот ужас кончится,вернётесь.

— Нет, папа. Без тебя мы никуда не поедем, — упрямоповторяли Андрюша и Таня.

Данилов ещё в начале разговора понял, что спорить с МихаиломВладимировичем бессмысленно, и теперь, возвращаясь с похорон по тёмным грязнымулицам, спорил с самим собой. Для него, боевого офицера, был только один путь —служить, воевать. Ничего другого он не умел делать.

Служить теперь было некому. Красное правительство сместилозаконного главнокомандующего Духонина и назначило на его место непонятно кого,какого-то прапорщика Крыленко. Чтобы начать воевать, надо было ехать на Дон, кКаледину. Туда собирались многие его бывшие однополчане и звали с собой. Этоозначало разлуку с Таней, с Мишенькой. Бросить их здесь, в холодной, голодной,смертельно опасной большевистской Москве, было немыслимо. Но и оставаться,сидеть сложа руки, без оружия, Данилов не мог.

Существовал ещё третий вариант, о котором говорил АлексейАлексеевич Брусилов. Старый генерал считал, что очень скоро большевики начнутформировать настоящую, профессиональную армию. Они уже сейчас понимают, что сордами вооружённых дезертиров удержать власть невозможно. Им понадобятсявоенные, и тогда появится возможность отнять у них власть без боя. Внедриться вгущу войск, пронизать все изнутри духом боевого офицерства. Солдаты опомнятся,устанут от собственного озверения, захотят порядка, станут слушаться своих прежних,привычных командиров, и всё кончится само собой, бескровной победой над нелепымкрасным кошмаром.

Данилов не возражал старому раненому генералу. Но про себязнал: никакие компромиссы с большевиками невозможны. Подписывая договор счёртом, глупо тешить себя надеждой, что перехитришь лукавого.

Остров Зюлып, 2006

Михаил Павлович Данилов шёл к морю по уютной нарядной улице.В витринах уже выставляли рождественские игрушки, по случаю субботы народу былодовольно много. Кроме туристов, на прогулку вышли и местные жители. МихаилПавлович встречал знакомых, улыбался, останавливался, чтобы обменяться паройслов. После того, как пять лет назад его показывали по гамбургскомутелевидению, никто не упускал случая поздороваться с ним и поболтать.

Из кондитерской выскочили две девочки в ярких куртках.

— Здравствуйте, герр Данилофф, вам очень идёт эта шапка, —сказала пятнадцатилетняя Кристина, дочь соседей.

Когда он прошёл, они захихикали. Шапка у него была детская,с двумя помпонами. Он её терпеть не мог, надевал редко, только ради Герды, онасама связала её для него на прошлое Рождество.