– Роберт, нам нужно поговорить, – перебила его Элизабет. –Наедине. – Джон, – сказала миссис Хоган, – я думаю, нам нужно пойтипрогуляться.

Только сейчас Элизабет вдруг подумала, что Роберт прятал отнее газету нарочно – потому что знал, что в ней написано Предположение, что онмог знать и не сказать ей об этом, казалось таким же страшным, как и то, что Януже, возможно, казнят за убийство.

– Почему? – с внезапно вспыхнувшим гневом начала Элизабет.

– Что почему? – резко ответил Роберт.

– Почему ты не сказал мне о том, что написано в газете?

– Не хотелось тебя расстраивать.

– Что? – закричала она, но тут же поняла, что у нее нетвремени на обсуждение деталей. – Мы должны вернуться.

– Вернуться? – саркастически улыбнулся он. – Я не собираюсьвозвращаться.

Ему грозит повешение за то, что он убил меня. Надеюсь, чтотак и случится. Этот подонок стоит того!

– Но за мое убийство его по крайней мере не повесят, –сказала она, закидывая в чемодан свои вещи.

– Боюсь, что повесят, Элизабет.

Эта внезапная мягкость тона, это полное безразличие вдругобдали Элизабет ледяным холодом, и в душе ее начало зарождаться ужасноеподозрение.

– Если бы я оставила записку, как собиралась, – начала она,– ничего бы этого не случилось. Ян показал бы записку… – Она вдруг умолкла,пораженная новой мыслью: в газете было написано, что, по показаниям свидетелей,Роберт дважды пытался убить Яна, а не наоборот. И если Роберт солгал в этом, тоон мог… тогда и все остальное сказанное им – ложь. Уже знакомая больпредательства сдавила ей грудь, отнимая силы, только на этот раз ее предалРоберт, а не Ян. Ян никогда ее не предавал.

– Все это грязная ложь, верно? – с холодным спокойствиемспросила Элизабет, сдерживая готовые выплеснуться чувства.

– Он разрушил мою жизнь, – прошипел Роберт, испепеляя еегневным взглядом, словно это она была предательницей. – И не все из этого ложь.Он действительно посадил меня на свое судно, но в Сан-Делора я сбежал.

Элизабет прерывисто вздохнула.

– А твоя спина? Как это произошло?

– У меня не было денег, черт тебя возьми, – у меня не былоничего, кроме той одежды, в которой я бежал. Я продал себя в рабство, чтобыдобраться до Америки, и это, – закричал он, – это свидетельство того, как мойхозяин обращался с рабами, которые воро… которые работали недостаточно быстро.

– Ты хотел сказать «воровали»?! – тоже закричала она, дрожаот ярости. – Не лги мне, хватит. А шахты, шахты, о которых ты говорил, – черныеподземные тоннели?

– Я работал в шахте несколько месяцев, – оскалился Роберт,угрожающе надвигаясь на нее.

Элизабет схватилась за ридикюль и отступила назад, но онвцепился ей в плечи и резко встряхнул.

– Я видел страшные вещи, я сам совершал немыслимые поступки– и все это произошло только потому, что я попытался вступиться за твою честь,а ты тем временем, пока я варился в аду, вела себя как последняя шлюха с этимсукиным сыном!

Элизабет попыталась вывернуться, но не смогла. Внезапно ейстало страшно.

– Когда же я наконец вернулся, то узнал из газет, какчудесно жила моя маленькая сестренка, посещая светские рауты, пока я гнил наплантациях сахарного тростника…

– Твоя маленькая сестренка, – воскликнула Элизабет, –продала все, что только можно, чтобы расплатиться с твоими долгами, черт тебяподери! И если бы ты высунул нос до того, как я распродала все, что было вХэвенхёрсте, то тут же угодил бы в долговую тюрьму! – Ее начала охватыватьпаника. – Роберт, пожалуйста, – заговорила она, сглатывая слезы и вглядываясьищущим взглядом в его безжалостное лицо. – Пожалуйста. Ты же мой брат. Ичастично то, что ты говоришь, – правда. Потому что я действительно в какой-тостепени явилась причиной того, что случилось с тобой. Я, а не Ян. Если бы он ив самом деле был жестоким человеком, то обошелся бы с тобой гораздо хуже. Онмог бы сдать тебя властям. Большинство людей так и поступили бы на его месте, итогда ты провел бы остаток жизни за решеткой.

Роберт еще крепче сдавил ее плечи и упрямо выдвинул впередподбородок.

Элизабет больше не могла сдерживать слезы, как не могланенавидеть Роберта за то, что тот хотел сделать с Яном. Она приложила руку кего впалой щеке, глядя на него глазами, полными слез.

– Роберт, – с болью в голосе проговорила она, – я люблютебя. Думаю, и ты меня любишь. И если ты собираешься удержать меня здесь силой,боюсь, что для этого тебе придется убить меня.

Он отпихнул ее, словно прикосновение к ее коже жгло емуруки, и Элизабет опустилась на кровать, все еще сжимая в руках раскрытыйридикюль. С горечью в сердце от осознания пережитых им страданий Элизабетсмотрела, как он мечется по комнате, словно загнанный, зверь. Потом выложиладеньги на кровать и отсчитала себе столько, сколько было необходимо на дорогу.

– Бобби, – тихо позвала она. Его плечи напряглись, когда онуслышал свое уменьшительное имя, которым она называла его в детстве. – Подойдисюда, пожалуйста.

Элизабет видела, как он борется с собой, продолжая метатьсяпо комнате, потом он вдруг стремительно подошел к кровати и встал перед ней.

– Здесь – целое состояние, – сказала она все тем жепечальным мягким голосом. – Эти деньги – твои. Возьми их и поезжай, кудахочешь, Бобби. – Она дотронулась до его рукава и прошептала, вглядываясь в еголицо. – Все позади. Мщения больше не будет. Возьми эти деньги и садись напервый же корабль.

Он хотел что-то сказать, но она быстро замотала головой.

– Только не говори мне, куда поедешь, если ты собиралсясказать именно это. Меня будут спрашивать о тебе, и если ты будешь знать, чтомне неизвестно, где ты находишься, ты будешь чувствовать себя в безопасности –и от меня, и от Яна, и от английских законов.

Она видела, как он сглатывает слезы, уставившись несчастнымиглазами на деньги, лежащие на кровати. В голове у нее вдруг прояснилось, мысль четкозаработала.

– Через полгода, – продолжила она уже быстрее, – я внесудополнительную сумму в любой банк, который ты мне назовешь. Дай объявление в«Таймс» для Элизабет… Дункан, – быстро придумала она, – и я положу деньги наимя, которое ты укажешь в объявлении.

Он не двигался, и она крепче сжала свой ридикюль.

– Бобби, нужно решать сейчас. У нас слишком мало времени. Сминуту Роберт не мог говорить, потом вздохнул, и черты его лица разгладились.