– Господин Цурумаки – искренний человек. Он действуетна благо моей Родины. И ещё он сильный человек. Если верховная власть и законвредят интересам отчизны, он меняет власть и исправляет законы. Я решил, чтобуду помогать ему. Я не сидел ни на каком холме, я пошёл прямо к господинуЦурумаки и рассказал ему о вашем плане. Вы могли причинить ущерб Японии, и явас остановил.

Чем дальше говорил Сирота, тем уверенней становился егоголос, тем ярче блестели глаза. Тишайший письмоводитель обвёл многоумногоФандорина вокруг пальца и, кажется, ещё смел этим гордиться. Эраста Петровича,разгромленного по всем статьям, включая даже и нравственную, охватило злоежелание хоть чем-то испортить триумф поборника «искренности».

– Я думал, что вы любите Софью Диогеновну. А вы и еёпредали. Больше вам её не увидеть.

Сказал – и тут же раскаялся. Это, пожалуй, было недостойно.

Но Сирота не смутился.

– Совсем напротив. Сегодня я сделал Соне предложение, ионо принято. Я предупредил, что, если она за меня выйдет, ей придётся статьяпонкой. Она ответила: «С тобой хоть папуаской». – Лицо новоприобретённоговрага Российской империи расплылось в счастливой улыбке. – Мне горько, чтомы с вами так расстаёмся. Я глубоко уважаю вас. Но ничего плохого с вами неслучится, господин Цурумаки обещал мне это. В сейф нарочно положили золотовместо документов, представляющих государственную тайну. Благодаря этому, вамне будет предъявлено обвинение в шпионаже. А подавать в суд за попытку грабежагосподин Цурумаки на вас не станет. Вы останетесь живы, не попадёте в тюрьму.Вас просто вышлют из Японии. Здесь вас оставлять нельзя, вы слишком активныйчеловек, и к тому же озлоблены из-за ваших погибших друзей.

Он обернулся к Дону и поклонился в знак того, что разговорна русском окончен.

Цурумаки прибавил по-английски:

– Сирота-сан – настоящий японец. Человек чести, которыйзнает, что долг перед Родиной превыше всего. Идите, друг мой. Вам незачем тутнаходиться, когда придёт полиция.

Низко поклонившись своему новому господину и слегка кивнувФандорину, Сирота вышел.

Титулярного советника держали все так же крепко, и означатьэто могло только одно.

– Полиция, конечно, явится слишком п-поздно, –сказал Эраст Петрович хозяину. – Вор погибнет при попытке убежать илиоказать сопротивление. Для того вы и услали прекраснодушного Сироту. Я такойактивный человек, что меня не просто нельзя оставить в Японии. Меня нельзяоставить в живых, верно?

Улыбка, с которой Цурумаки выслушал эти слова, была полнавесёлого удивления, словно миллионер не ожидал услышать от пленника стольтонкое и остроумное замечание.

Повертев в руке «герсталь», Дон спросил:

– Самовзводящийся? И без курка?

– Без. Просто жмите на спусковой крючок, и вылетятподряд все семь пуль. То есть шесть, один заряд уже потрачен, – ответилФандорин, внутренне гордясь собственным хладнокровием.

Цурумаки взвесил револьверчик на руке, и титулярный советникприготовился: сейчас будет очень больно, потом боль станет тупее, потом совсемпройдёт…

Но «герсталь» полетел на пол. Эраст Петрович удивился лишь впервое мгновение. Потом он заметил, что карман халата у Дона оттопыривается. Нуразумеется: было бы странно, если бы грабителя застрелили из его жесобственного револьвера.

Словно в подтверждение догадки рука хозяина опустилась в тотсамый карман. Дело явно шло к развязке.

Вдруг Камата, не сводивший глаз с титулярного советника,встрепенулся, повернул свою костистую, в грубых морщинах физиономию к двери.

Откуда-то извне доносились крики, грохот.

Прибыла полиция? Но отчего шум?

В комнату вбежал ещё один чернокурточник. Поклонилсягосподину и Камате, что-то залопотал.

– Цурэтэ кои [38], – приказалЦурумаки, не вынимая руки из кармана.

Слуга выбежал, и полминуты спустя в библиотеку ввели подруки растерзанного Масу.

Увидев Фандорина, тот закричал что-то отчаянным голосом.

Можно было понять лишь одно слово: «О-Юми-сан».

– Что он говорит? Что он говорит? – дёрнулся вруках своих стражников вице-консул.

Судя по лицу хозяина, известие ошеломило его. Он что-тоспросил у Масы, получил ответ и вдруг сделался очень сосредоточен. На повторныевопросы Фандорина не обращал внимания, лишь яростно тёр чёрную бороду. Маса жевсё пытался поклониться Эрасту Петровичу (что было непросто исполнить сзавёрнутыми за спину руками) и повторял:

– Моосивакэаримасэн! Моосивакэаримасэн!

– Да что он всё бормочет? – в бессильной яростивскричал титулярный советник. – Что это значит?

– Это значит: «Мне нет прощения!» – вдруг взглянул нанего Цурумаки. – Ваш слуга рассказывает очень интересные вещи. Говорит,что сидел у окна и курил сигару. Что ему стало душно, и он приоткрыл створку.Что раздался свист, его что-то кольнуло в шею, и больше он ничего не помнит.Очнулся на полу. Из шеи у него торчал какой-то шип. Бросился в соседнюю комнатуи увидел, что О-Юми-сан исчезла. Кровать была пуста.

Эраст Петрович застонал, хозяин же спросил Масу ещё очем-то. Получив ответ, дёрнул подбородком, и фандоринского вассала немедленновыпустили. Он полез за пазуху и достал оттуда что-то вроде деревянной иголки.

– Что это? – спросил Фандорин. Дон мрачноразглядывал шип.

– Фукибари. Эту дрянь смазывают ядом или каким-нибудьдругим зельем – например, временно парализующим или усыпляющим – и выстреливаютиз духовой трубки. Любимое оружие ниндзя. Увы, Фандорин-сан, вашу подругупохитили «крадущиеся».

Именно в эту минуту Эрасту Петровичу, совсем уже былоприготовившемуся к смерти, ужасно не захотелось умирать. Казалось бы, что емуза дело до всего на свете? Если жизни осталось на несколько секунд, имеют ликакое-нибудь значение неразгаданные головоломки и даже похищение любимойженщины? Но жить хотелось так, что, когда рука Дона зашевелилась в зловещемкармане, Фандорин крепко стиснул зубы – чтоб не взмолиться об отсрочке.Отсрочки все равно не дадут, да если б и дали, убийцу просить ни о чем нельзя.

Вице-консул заставил себя смотреть на руку, что медленнотянула из кармана чёрный, поблёскивающий предмет и, наконец, вытянула.

Это была вересковая курительная трубка.

Когда прочитал,

Как пo-латыни «вереск»,

Стал курить трубку.