Я ничего ему не должен, я свободен от всех обязательств. Вконечном счете именно он виноват в теперешнем положении дел. Он породил нас втаком количестве, ничем не обеспечив ни справедливого наследования, ни доброгоотношения к нашим матерям, и при этом он еще ожидал от нас любви, преданности иподдержки. Он играл своими фаворитами, а на самом деле, похоже, играл и нами,натравливая нас друг на друга. А затем он оказался замешанным в чем-то таком, счем сам не смог справиться, и спешно покинул Королевство.

Зигмунд Фрейд, хвала ему, давным-давно дал мнеобезболивающее и вернул к нормальным для нашей семейки чувствам отвращения иненависти, которые только и могли здесь царить. И при этих условиях никакихссор и споров ни с кем у меня не возникало. Факты — дело другое. Я не могусказать, что не любил своего отца только потому, что он не давал мне никакихпричин любить его; по правде говоря, мне казалось, что он трудился как раз впротивоположном направлении. Ну и хватит об этом. Я наконец понял, что именнотак взбесило меня при упоминании о долге: сам его объект.

— Ты права, — сказал я, открывая глаза и глядя на нее,— и я рад, что сказала мне об этом именно ты.

Я поднялся, собираясь уходить.

— Дай мне руку.

Она протянула мне свою правую руку, и я поднес ее к губам.

— Спасибо, — сказал я. — Ленч был замечательный.

Я повернулся и направился к двери. Когда я оглянулся, тоувидел, что Виала покраснела от смущения и улыбается, а рука ее так и осталасьпротянутой ко мне. И тут я начал понимать, почему в Рэндоме произошли такиеперемены.

— Счастья тебе и удачи, — сказала она, услышав, что яостановился.

— ...И тебе, — сказал я и быстро закрыл за собою дверь.

Я собирался повидать Бранда, но почему-то никак не могзаставить себя сделать это. С одной стороны, не хотелось встречаться с ним,когда голова со-всем отупела от усталости. С другой — разговор с Виалой былпервым моим приятным впечатлением за весьма длительное время, и ужасно нехотелось его портить, хотя именно сейчас я несколько воспрянул духом.

Я поднялся по лестнице и прошел по коридору в свою комнату,вставил свой новый ключ в новый же замок. В спальне я задернул шторы, чтобы нетак ярко светило полуденное солнце, разделся и лег в постель.

Как всегда после стресса, сон пришел не сразу. Я довольнодолго ворочался, сминая простыни и оживляя в памяти события несколькихпоследних дней, а также кое-что из далекого прошлого. Когда же наконец я уснул,то и во сне меня преследовали те же события, включая волшебную картину,нацарапанную в моей прежней камере.

Было темно, когда я проснулся и действительно почувствовалсебя отдохнувшим. Напряжение улеглось, полусонные мысли были куда болеемирными. И только где-то в области затылка будто ощущалось некое приятноевозбуждение, какая-то несложная обязанность, не дававшая мне покоя. На кончикеязыка вертелось заветное слово, глубоко похороненное давнее намерение...

Да!

Я сел. Потянулся за одеждой и стал одеваться. Надел ремень ипристегнул Грейсвандир. Потом свернул одеяло и сунул себе под мышку. Нуконечно...

Голова была совершенно ясной, бок ничуточки не болел. Японятия не имел, сколько времени проспал, и вряд ли теперь это имело значение.Мне предстояло заглянуть в одно очень интересное место, где нечто должно былослучиться со мной давным-давно — да нет, совершенно точно случилось! Я когда-тоуже бывал там, однако надлом во времени и течении событий сместил что-то в моейпамяти. Но теперь я вспомнил.

Я запер за собой дверь и двинулся к лестнице. В коридоресвечи мигали от сквозняка, и вылинявший олень на гобелене на правой стене, чтоумирал в течение долгих веков, оглядывался в ужасе на столь же вылинявшихохотничьих псов, которые столько же веков преследовали его. Порой мои симпатиибыли на стороне оленя, однако обычно я все же чувствовал себя охотничьим псом.И теперь я должен был во что бы то ни стало восстановить то, что кануло вдалекое прошлое.

По лестнице и вниз, откуда не доносилось ни звука. Значит,очень поздно. Это хорошо. Прошел еще один день, и мы все еще живы. И, возможно,даже стали немножко умнее. Во всяком случае, настолько, чтобы понять, чтосуществует еще огромное количество вещей, которые нам неведомы. Хотя надеждаузнать их не утрачена. Вот чего мне недоставало, когда я сидел, скорчившись ивоя от боли в той проклятой камере и прижав руки к выжженным глазам. Виала! Какбы хорошо было тогда поговорить с тобой хоть несколько минут! Но я учился вотвратительной школе, где даже более щадящий курс обучения не сумел бы привитьмне твоего милосердия. И все же... трудно сказать. Я всегда чувствовал себякуда больше охотничьим псом, чем загнанным оленем, куда больше охотником, чемжертвой. Ты, возможно, кое-чему и сумела бы научить меня, смягчила бы горечь, умериланенависть. Но вот было бы это к лучшему для меня? Не уверен. Ненависть и такумерла вместе с тем, к кому я ее испытывал, а горечь прошла сама собой — но,оглядываясь назад, я все задавал себе вопрос: выполнил бы я свою задачу, еслибы горечь и ненависть не поддерживали меня? Выжил бы в темнице без этих своихбезобразных друзей, что упорно тащили меня назад, к жизни и здоровью? Этотеперь я могу позволить себе роскошь порой представить себя оленем, а тогдаподобные мысли могли оказаться для меня смертельно опасными. О нет, милая леди,я совсем не уверен в том, что было бы для меня тогда лучше, и вряд ликогда-нибудь узнаю это.

На втором этаже было все недвижимо и тихо. Снизу доносилсяслабый шум. Спите сладко, милая леди... Еще один поворот по лестнице.Интересно, познал ли Рэндом момент истины? Скорее всего нет, иначе он илиБенедикт уже вышли бы на связь со мной. А что, если с ними что-то случилось?..Глупейшее занятие — самому будить лихо. Пусть будет что будет, мне совершенноосточертело ходить вокруг да около.

Первый этаж.

— Уилл? — окликнул я. — Рольф?

— Лорд Корвин!

Оба стражника приветливо раскланялись со мной. По их лицам японял, что все в порядке, но ради проформы спросил, как дела.

— Все тихо, лорд Корвин, все в порядке, — ответилстарший из них.

— Вот и отлично, — сказал я и двинулся дальше, входя вмраморный обеденный зал.

Это должно сработать! Обязательно! Если только время исырость не совсем уничтожили его... И тогда...

Я миновал длинный коридор, где пыльные стены почти смыкалисьу меня над головой. Темнота, тени, мои шаги...

Я подошел к двери в конце коридора, открыл ее и остановилсяна площадке. Потом стал спускаться в подземные пещеры Колвира, вниз по винтовойлесенке, мимо горящих по обе стороны редких фонарей.