— Ну сколько ему может быть, как вы думаете?

Васильев на цыпочках подошёл к кушетке, при тусклом светестал вглядываться в лицо Оси. Во сне он больше походил на ребёнка, чем настарика. Морщины разгладились, щеки и губы порозовели. Тень падала так, что невидно было седины и стариковской плеши на круглой голове.

— Неужели правда ему только одиннадцатый год? — спросилфельдшер.

— Да. Вряд ли больше. Но организм его изношен, как усемидесятилетнего старика.

— Господи, помилуй, сколько же ему осталось?

— Год, полтора. Сердце слабое. Как проснётся, покормите ещёраз и дайте побольше тёплого сладкого питья.

— Михаил Владимирович, вы хотите его здесь оставить?

— Хочу, не хочу, но деваться ему пока некуда.

— Так ведь мест совсем нет, все койки заняты, — возразилфельдшер, — и его превосходительство узнают, будут возражать.

— Я не сказал, чтобы вы клали его в палату к раненым. Этогоне нужно. Пусть ночует здесь, в моём кабинете. Принесите ему белье, подушку,зубную щётку, мыло, полотенце. А с его превосходительством я объяснюсь.

В вестибюле Михаил Владимирович увидел дочь. Таня дремала вуглу, в кресле.

— Я же велел тебе взять извозчика и ехать домой.

Таня зевнула, потрясла головой, чтобы проснуться, и спросиласиплым, севшим голосом:

— А где Ося?

— Спит у меня в кабинете.

— Ты понял, что с ним?

— Боюсь, что да. Хотя это совершенно невероятно.

Москва, 2006

Ключи, перчатки, кошелёк. Эти три предмета казались Сонезаговорёнными. Они всегда исчезали в самый неподходящий момент, когда надо былосрочно выбегать из дома. Папа в таких случаях говорил: «Шишок, Шишок, поиграй иотдай!» — и волшебным образом все находилось, будто правда жил в теснойгородской квартире капризный маленький домовой. Папу он слушался, Соню — нет.

Она металась по комнатам, по кухне, заглядывала во все шкафыи ящики. Перчатки пропали бесследно. Оставалась надежда, что Соня забыла их вмашине. Кошелёк валялся на полке в ванной. Ключи Соня взяла папины, они лежалив кармане его дублёнки. В том же кармане Соня обнаружила мятую цветнуюкартонку. Это была карточка гостя отеля «Кроун» в городе Зюльт-Ост, Германия.

«Зюльт, Зюльт», — повторяла про себя Соня, сбегая вниз полестнице.

Её старенький голубой «Фольксваген» стоял во дворе,занесённый снегом и безнадёжно запертый с трёх сторон чужими машинами. Соняпосмотрела на часы и помчалась к метро, убеждая себя, что всё к лучшему. Сейчастакие пробки, что можно застрять часа на полтора. А на метро она доедет задвадцать минут, к тому же не придётся искать место для парковки.

На «Белорусской» неожиданно встал эскалатор. Сзади на Сонюнавалился дядька в камуфляжной куртке. От него несло перегаром. Соня ухватиласьза поручень, чтобы не упасть на маленькую хрупкую бабушку. Не упала, но больновывернула правую руку.

На платформе скопилось много народу.

— Поезд дальше не пойдёт, просьба освободить вагоны, —сообщил радиоголос.

Стрельба в правом ухе продолжалась. Температуру Соня сбилаанальгином. Голова слегка плыла, коленки дрожали от слабости. Толпа повалила изпоезда, сердитая дежурная вместе с милиционером быстро обходила вагоны. Изпоследнего выволокли сонного дядьку в тулупе. Милиционер нёс его полосатыйбаул, дядька ворчал и тёр глаза кулаками. Пустой поезд умчался со свистом. Сэскалатора хлынул очередной поток пассажиров. Соню теснили все ближе к краюплатформы, она решила не ждать, перейти на Кольцевую и доехать до «Кузнецкогомоста» через «Краснопресненскую».

По лестнице на переходе медленно двигалась плотная толпа.Соне стало жарко. Она расстегнулась. Отлетела пуговица от дублёнки. Это былауже третья потерянная пуговица, осталось всего две, а запасных не было. Соня стоской подумала, что придётся покупать и пришивать новые.

В голове продолжало пульсировать короткое глухое «Зюльт».Это было похоже на стук дятла.

На гостевой карточке стояли две даты, приезда и отъезда.Получалось, что папа прожил на маленьком острове Зюльте, в отеле «Кроун», вномере 23 десять суток. То есть нигде больше в Германии он не был. Долетел доГамбурга, оттуда на поезде по знаменитой насыпной дамбе отправился на остров, вгород Зюльт-Ост. Зачем?

Когда она выскочила из метро и перебегала дорогу, в сумкезаверещал мобильный.

— Соня, с вами всё в порядке? Вы не заблудились? Не застрялив пробке? — услышала она голос Валерия Павловича Кулика.

— Я скоро, я уже близко, — ответила Соня.

В нескольких сантиметрах от неё резко затормозил и засигналилгрязный «Форд». У Сони стукнуло сердце. Она только сейчас заметила, чтоперебегает на красный, машин полно и она посреди улицы. В два прыжка онадобралась до разделительной полосы, чтобы дождаться зелёного.

— Я совсем рядом, — сказала она в трубку, — вот, я вижу,кафе «Грин».

— Так, Соня! Вы опять все напутали. Не «Грин», а «Григ», ине кафе, а ресторан. «Грин» это забегаловка. Не отключайтесь.

Кулик объяснял ей, как идти к ресторану, шаг за шагом, покаона не оказалась внутри.

— Чем могу помочь? — надменно спросил охранник-шкаф вбезупречном костюме.

Вокруг был мрамор, живые цветы, картины в золочёных рамах,бархатные кресла и зеркала. Гигантские, беспощадные зеркала, в которыхотражалось все в подробностях. Дублёнка, купленная пять лет назад наСавеловском рынке, пучки ниток вместо пуговиц. Плохо сидящие, но единственныеприличные чёрные брюки. Коричневые сапоги в неистребимых разводах от солизимних московских улиц. Пух белого свитера давно скатался комочками. Волосыследовало бы уложить феном, а лицо подкрасить. Но поскольку Соня почти никогдаэтого не делала, то и сейчас забыла. А зеркала напомнили.

Швейцар не хотел её раздевать. Охранник говорил по телефонуи как будто не услышал её робкого «Меня ждут», стоял так, что она не могла егообойти. Из зала вышла высокая, феноменально красивая брюнетка, остановилась,принялась подкрашивать губы, искоса, неодобрительно посмотрела на Соню.Особенно не понравились ей коричневые облезлые сапоги под чёрными брюками.

Наконец появился Кулик, большой, мягкий. Соня заметила, чтоон сбрил остатки волос, стал откровенно лысым и расстался с очками, наверное,линзы вставил. Он был без пиджака, голубая рубашка туго обтягивала пузо. Онблестел, лоснился, улыбался и чувствовал себя здесь как дома.