А утром Лиз его уже не застала. Куп встал необычно рано исразу же уехал в «Беверли-Хиллз-отель», чтобы позавтракать с продюсером,предложившим обсудить его возможное участие в своем фильме. Впрочем, в том, чтоу Купа нашлось неотложное дело, Лиз ничего странного не видела; его всегда былоочень трудно найти, когда в воздухе пахло неприятностями. Казалось, Куп наделенсверхъестественной способностью заранее чувствовать вещи, о которых предпочиталне слышать и не знать, и уклонялся от них с изяществом и ловкостью, которымиможно было восхищаться. Но на этот раз ему было не отвертеться, хотя Куп,возможно, об этом еще не догадывался. На этот раз он непременно должен былвыслушать своего бухгалтера. В конце концов Лиз все-таки дозвонилась до него,Куп скрепя сердце пообещал вернуться домой к двенадцати. В данном случае этоозначало, что Куп появится не раньше двух или, в лучшем случае, половинывторого.

— Добрый день, Эйб, рада вас видеть, — приветливопоздоровалась Лиз. Она была одета в белый джемпер и слаксы темно-оливковогоцвета, которые не особенно ей шли, подчеркивая бедра, изрядно раздавшиеся задвадцать два года работы у Купа. Впрочем, ее лицо, обрамленное пушистымибелокурыми волосами, оставалось по-прежнему миловидным, а когда Куп нанимал ее,Лиз и вовсе выглядела как девушка с рекламы шампуня «Брек».

Между Купом и Лиз была любовь с первого взгляда, котораяоставалась, впрочем, чисто платонической — во всяком случае, со стороны актера.В Лиз он ценил не столько внешность, сколько ее навыки отличной секретарши, атакже ту материнскую заботу, которую она стала проявлять к боссу с самогоначала своей службы у него. Тогда Куперу было уже под пятьдесят, но он был еекумиром, и Лиз обожала и боготворила его. На протяжении всех двадцати двух летона была тайно влюблена в Купера и посвятила себя преданному служению предметусвоей страсти. Работая подчас по четырнадцать часов в день, Лиз не жалела сил,стараясь поддерживать дела патрона в идеальном порядке. Она старалась всегдабыть под рукой на случай, если понадобится своему кумиру; неудивительнопоэтому, что Лиз так и не обзавелась собственной семьей и детьми. Это былажертва, принесенная ею на алтарь безответной страсти, и Лиз до сих пор считала,что Куп этого заслуживает.

Иногда он заставлял ее тревожиться, и довольно сильно.

В последние годы это происходило все чаще. Для Купа какбудто вовсе не существовало такой вещи, как реальность; все проблемы онвоспринимал как временное неудобство, как досадный и надоедливый пустяк, вродежужжания москитов над головой, и стремился уклониться от их решения любойценой. Он слышал только то, что хотел слышать, то есть обращал внимание лишь нате новости, которые были приятными. Все остальное он отсортировывал иотбрасывал задолго до того, как плохие известия достигали его ушей и успеваливнедриться в сознание, — и по большей части это сходило ему с рук. Нотолько не сегодня. Сегодня Эйб специально приехал в «Версаль», чтобы открытьему глаза на действительное положение дел вне зависимости от того, хочется этогоКуперу или нет.

— Привет, Лиз. Куп дома? — сурово спросил Эйб. Онне очень любил иметь дело с Купером Уинслоу — слишком разными людьми они были.

— Еще нет, — ответила Лиз и, радушно улыбнувшись,провела бухгалтера в библиотеку. — Но он обещал быть с минуты наминуту, — добавила она, пригласив Эйба садиться. — Куп поехал напереговоры насчет главной роли.

— В чем? В мультфильме для детишек дошкольноговозраста? — буркнул Эйб, и Лиз дипломатично промолчала.

Она едва сдерживалась, когда о ее обожаемом патроне говорилив подобном тоне. В глазах Лиз Куп был непогрешим, хотя она и понимала причиныраздражения и тревоги Эйба. Куп не слушал его советов, а между тем егофинансовое положение с каждым годом все больше ухудшалось; в последние жедвенадцать месяцев оно и вовсе стало катастрофическим. «Его нужно остановить!»— так сказал Эйб, когда накануне вечером Лиз разговаривала с ним по телефону.Сегодня он приехал к Купу, чтобы исполнить свое намерение, и был оченьнедоволен, что актера, как и всегда в подобных случаях, не оказалось дома.Впрочем, Куп опаздывал почти постоянно, опаздывал всюду и всегда, но он умелбыть настолько обаятельным, что люди охотно прощали ему подобное поведение.Даже Эйб, хотя подчас и скрипел зубами от злости, еще ни разу не уехал, не дождавшисьвозвращения своего ветреного клиента.

— Не хотите ли выпить чего-нибудь, Эйб? — спросилаЛиз, привычно разыгрывая роль хозяйки, которая извиняется перед гостем занеобязательного хозяина. Ливермор стоял рядом с невозмутимым видом, которыйсохранял при любых, даже самых скандальных ситуациях. Правда, ходили слухи,будто один или два раза Куперу удалось-таки заставить своего дворецкогоулыбнуться, но никто этого не видел, да и Лиз этому не верила — Ливермор былслишком хорошо вышколен, чтобы позволить себе такой faux pas[1],как улыбка.

— Нет, спасибо, — буркнул Эйб. Он старалсясохранять непроницаемое выражение лица, но ему это плохо удавалось. Лиз, вовсяком случае, ясно видела, как растет, грозя выплеснуться наружу, егораздражение.

— Тогда, может быть, чаю со льдом? — сновапредложила она, стараясь хоть как-то отвлечь Эйба и успокоить его, прежде чемон встретится с Купом.

— Что ж, пожалуй, — сухо кивнул Эйб. — Как тыдумаешь, на сколько он опоздает сегодня?

Часы показывали пять минут первого, и им обоим былосовершенно ясно, что раньше чем через час или полтора Купа ждать нечего. Оба,впрочем, знали, что по прошествии этого срока он появится, вооруженныйкаким-нибудь правдоподобным объяснением, и станет улыбаться своей знаменитойчарующей улыбкой, от которой у женщин обычно появлялась приятная слабость вногах. На Эйба, однако, эти улыбки давно уже не действовали.

— Думаю, что ненамного, — ответила Лиз. — Купговорил — это только предварительная встреча. Продюсер собирался показать емусценарий.

— Что за сценарий, хотел бы я знать?! Опять емупредложат какую-нибудь крошечную роль.

Самыми последними ролями, которые сыграл в кино Куп, былироли без слов; фактически он появлялся на экране только в качестве статиста,правда — очень живописного статиста. Особенно любили режиссеры сажать его скакой-нибудь красавицей в баре, куда по ходу действия заходил главный герой илигероиня. Куп называл это «играть мебель». Иногда ему удавалось произнести однуили две фразы, но такое случалось редко. Для эпизодических ролей он был слишкомизвестен, да и внешность у него была, что называется, фактурная. Куп снималсяпочти исключительно во фраке или в смокинге, а его бьющее через край обаяниепривлекало к нему чересчур большое внимание. О дополнительных льготах в егоконтрактах в Голливуде до сих пор ходили легенды. Каким-то образом емуудавалось оставить за собой все костюмы для съемок, которые шились поспециальному заказу его любимыми портными в Париже, Лондоне и Милане. Но этогоему было мало, и, к огромному неудовольствию Эйба, Куп продолжал приобретатьизысканную одежду, а также хрусталь, антиквариат и дорогие картины во всехместах, где ему случалось бывать. Счета за эти покупки, включая «Роллс-Ройс»последней модели, регулярно оказывались на столе Эйба, едва не доводябухгалтера до нервного срыва. Недавно он узнал, что Куп, так сказать, «положилглаз» на эксклюзивную модель «Бентли Азур» с откидным верхом и турбоприводомстоимостью в полмиллиона долларов, и был готов немедленно позвонить ему, чтобыобругать последними словами. С точки зрения Купа, однако, эта машина былапрекрасным дополнением к уже стоявшим в его гараже двум «Роллс-Ройсам» (одинседан, второй — с откидным верхом) и лимузину «Бентли» ручной сборки. Костюмы имашины были для него не роскошью, а предметами первой необходимости. Купсовершенно искренне считал, что не может без них обойтись, и до сегодняшнегодня Эйб ничего не мог с ним поделать.