Он отступил. В его глазах стоял вопрос: когда она вернется кпианино? Когда она сыграет новую музыку и вновь наполнит его душу красками,страданиями, болью и радостью тех безумных композиторов, которые в своихтворениях пережили столько поколений?

Та женщина в саду говорила мне: «Мастурбируй. Узнай, какдалеко ты сумеешь зайти». Неужели я смогу зайти дальше, чем до сих пор?

Она взяла его руку и хотела отвести к софе, но Эдуард мягковысвободился. Он предпочитал стоять, где стоял, у пианино, терпеливо дожидаясь,когда она снова заиграет.

Вероника смутилась, но затем поняла, что терять ей нечего.Она мертва, так к чему же продолжать питать страхи и предрассудки, всегдаограничивавшие ее жизнь? Она сняла блузку, брюки, лифчик, трусики и осталасьперед ним обнаженной.

Эдуард рассмеялся. Она не знала, отчего, но заметила, что онсмеется. Она нежно взяла его руку и положила ее на свой лобок. Рука осталасьлежать неподвижно. Вероника отказалась от попытки и сняла ее.

Намного больше, чем физический контакт с этим мужчиной, еевозбуждало то, что она может делать все, что ей хочется, что границ несуществует. За исключением той женщины во дворе, которая может войти в любуюминуту, – все остальные, судя по всему, спали.

Кровь взыграла, и холод, который она чувствовала, снимая ссебя одежду, становился все менее ощутим. Они стояли лицом к лицу, онаобнаженная, он полностью одетый. Вероника опустила руку к его гениталиям иначала мастурбировать. Ей уже приходилось делать это раньше, одной или снекоторыми партнерами, но ни разу в ситуации, когда мужчина не проявляет нималейшего интереса к происходящему.

И это возбуждало, сильно возбуждало. Стоя с раздвинутыминогами. Вероника касалась своих гениталий, сосков, своих волос, отдаваясь, какеще не отдавалась никогда, и не только оттого, что ей хотелось видеть, как этотпарень выходит из своего отрешенного мира. Она никогда еще не переживалаподобного.

Она начала говорить, говорила немыслимые вещи, то, что ееродители, друзья, предки сочли бы верхом непристойности. Наступил первыйоргазм, и она кусала губы, чтобы не кричать от наслаждения.

Эдуард смотрел ей в глаза. Его глаза блестели по-другому,казалось, он что-то понимает, пусть это лишь энергия, жар, пот, запах,источаемые ее телом. Вероника до сих пор не была удовлетворена. Она стала наколени и начала мастурбировать снова.

Ей хотелось умереть от наслаждения, от удовольствия, думая иосуществляя все то, что до сих пор ей было запрещено: она умоляла мужчину,чтобы он к ней прикоснулся, покорил ее, использовал ее для всего, что толькопожелает. Ей хотелось, чтобы Зедка тоже была здесь, женщина сумеет прикоснутьсяк телу другой женщины так, как не удастся ни одному мужчине, ведь она знает всеего секреты.

На коленях перед этим мужчиной, стоящим во весь рост, оначувствовала, что ею обладают, что к ней прикасаются, она не стеснялась всловах, чтобы описать, чего ей от него хочется. Наступал новый оргазм, на этотраз он был сильнее, чем когда-либо ранее, как будто все вокруг взорвалось. Онавспомнила сердечный приступ, который у нее был утром, но это уже не имелоникакого значения, она умрет, наслаждаясь, взрываясь. Она почувствовалаискушение подержать член Эдуарда, который находился прямо перед ее лицом, но унее не было ни малейшего желания рисковать испортить этот момент. Она зашладалеко, очень далеко, в точности, как говорила Мари.

Она воображала себя царицей и рабыней, властительницей иприслужницей. В своем воображении она занималась любовью с белыми, черными,желтыми, гомосексуалистами, царями и нищими. Она принадлежала всем, и каждыймог делать с ней что угодно. Она пережила оргазм, два, три оргазма подряд. Онавоображала все, чего никогда не могла представить себе раньше, отдаваясь самомуничтожному и самому чистому. Наконец, не в силах больше сдерживаться, онагромко закричала от удовольствия, от боли нескольких подряд оргазмов, всехмужчин и женщин, входивших в ее тело и покидавших его через двери ее разума.

Она легла на пол и осталась лежать там, вся в поту, сисполненной покоя душой. Она скрывала сама от себя свои потаенные желания, саматолком не зная зачем, и не нуждалась в ответе. Достаточно было сделать то, чтоона сделала: отдаться.

Понемногу Вселенная возвращалась на круги своя, и Вероникавстала. Все это время Эдуард стоял неподвижно, но, казалось, что-то в немизменилось: в его глазах светилась нежность, очень близкая этому миру.

Было так хорошо, что во всем мне видится любовь. Даже вглазах шизофреника.

Она стала одеваться, и почувствовала, что в холле естькто-то третий.

Там была Мари. Вероника не знала, когда она вошла, чтослышала или видела, но при всем этом не чувствовала ни стыда, ни страха. Онаедва взглянула на нее, с тем нерасположением, с каким смотрят на слишкомблизкого человека.

– Я сделала, как ты советовала, – сказала она. –Я прошла долгий, очень долгий путь.

Мари стояла молча. Только что она воскресила в памяти оченьважные моменты своей жизни, и ей было немного не по себе. Наверное, поравернуться в мир, столкнуться с происходящим там, сказать, что все могут статьчленами великого Братства, даже никогда не побывав в психиатрической больнице.

Как вот та девушка, например, единственная причинапребывания в Виллете которой – то, что она пыталась покончить со своейжизнью. Ей незнакомы ни паника, ни депрессия, ни мистические видения, нипсихозы, ни ограничения, которые может накладывать человеческий ум. И хотя оназнала стольких мужчин, ей ни разу не доводилось испытать самые сокровенные изсвоих желаний – и в результате она не знала своей жизни даже наполовину.Ах, если бы все могли познать и пережить свое внутреннее безумие! Стал бы мирхуже? Нет, люди стали бы справедливее и счастливее.

– Почему я никогда не делала этого раньше?

– Ему хочется, чтобы ты сыграла еще, – сказалаМари, глядя на Эдуарда. – По-моему, он заслужил.

– Я сыграю, но ответь мне: почему я никогда не делалаэтого раньше? Если я свободна, если я могу думать обо всем, о чем мне хочется,почему я всегда избегала мыслей о запретных ситуациях?

– Запретных? Послушай: я была адвокатом, и знаю законы.И еще я была католичкой, и знала наизусть большую часть Библии. Что тыназываешь запретным?

Мари подошла к Веронике и помогла ей надеть свитер.

– Посмотри внимательно мне в глаза и не забудь то, чтоя тебе сейчас скажу. Существуют только две запретные вещи – одна по человеческомузакону, другая – по Божественному. Никогда не принуждай никого к связи,это считается изнасилованием. И никогда не вступай в связь с детьми, это худшийиз грехов. Во всем остальном ты свободна. Всегда существует некто, желающий вточности того же, что и ты.