Доктор Игорь написал рецепт и предложил ей возвращатьсядомой.

– Я не хочу сейчас возвращаться, – ответилаМари. – Даже при том, что вы мне сказали, я буду бояться выйти на улицу.Моя супружеская жизнь превратилась в ад, мне нужно, чтобы мой муж тоже пришел всебя после того, как ухаживал за мной эти месяцы.

Как всегда происходило в подобных случаях, учитывая, чтоакционерам хотелось, чтобы лечебница работала на полную мощность, доктор Игорьсогласился на госпитализацию, дав, однако, ясно понять, что необходимости в нейнет.

Мари получила надлежащее лечение, психологическую поддержку,и симптомы стали слабеть, а потом и совсем прошли.

Однако тем временем слухи о госпитализации Марираспространились по небольшому городу Любляне. Ее коллега, с которым онадружила много лет, разделив с ним бессчетное число часов радости и огорчений,пришел навестить ее в Виллете. Он похвалил ее за то, что она послушалась егосовета и нашла в себе силы просить о помощи. Но затем объяснил причину своегоприхода:

– Наверное, теперь вам следовало бы выйти на пенсию.

Мари поняла, что стояло за этими словами: никому не хотелосьпоручать свои дела адвокату, который лечился в психиатрической больнице.

– Вы же говорили, что работа – лучшая терапия. Ядолжна вернуться, хотя бы на время.

Она ждала, что он как-нибудь отреагирует, но он ничего несказал. Мари продолжала:

– Вы же сами мне советовали пойти лечиться. Когда ядумала об увольнении, мне хотелось добиться успеха, реализовать себя, уйтисовершенно добровольно. Я не хочу оставлять свою работу просто так, оттого, чтопотерпела поражение. Дайте мне хотя бы шанс вернуть самоуважение, и тогда ясама попрошусь на пенсию.

Адвокат кашлянул.

– Я вам советовал лечиться, а не ложиться впсихиатрическую клинику.

– Но это был вопрос выживания. Я просто не могла выйтина улицу, рушилась моя супружеская жизнь.

Мари знала, что лишь бросает слова на ветер. Что бы она ниделала, отговорить его не удастся – как-никак, на карту поставленавторитет фирмы. И все же она предприняла еще одну попытку.

– Здесь мне приходилось сталкиваться с двумя типамилюдей: теми, у кого нет шансов вернуться в общество, и теми, кто теперьсовершенно здоровы, но предпочитают притворяться душевнобольными, чтобыизбегать житейской ответственности. Я хочу, мне необходимо снова ощутить, что ядовольна собой. Я должна убедиться, что в состоянии самостоятельно приниматьрешения. Мне нельзя навязывать то, чего я сама не выбирала.

– В жизни мы можем совершать много ошибок, –сказал адвокат. – Кроме одной: той, которая для нас разрушительна.

Продолжать разговор было бессмысленно: по его мнению, Марисовершила роковую ошибку.

Через два дня ей сообщили о визите еще одного адвоката, наэтот раз из другой фирмы, которая считалась самым успешным соперником ее теперьуже бывших коллег. Мари воодушевилась: наверное, он узнал, что она теперьсвободна и готова перейти на новую работу, и это был шанс восстановить своеместо в мире.

Адвокат вошел в холл, сел перед ней, улыбнулся, спросил,лучше ли ей стало, и вынул из чемодана несколько бумаг.

– Я здесь по поручению вашего мужа, – сказалон. – Вот его заявление на развод. Разумеется, за все время вашего здесьпребывания он будет оплачивать больничные расходы.

На этот раз Мари не сопротивлялась. Она подписала все, хотяв соответствии с законом могла тянуть этот спор до бесконечности. Сразу жепосле этого она пошла к доктору Игорю и сказала, что симптомы паники вернулись.

Доктор Игорь знал, что она лжет, но продлил еегоспитализацию на неопределенное время.

Вероника решила идти спать, но Эдуард все еще стоял упианино.

– Я устала, Эдуард. Глаза уже слипаются.

Она бы с удовольствием сыграла для него еще, извлекая изсвоей анестезированной памяти все известные ей сонаты, реквиемы, адажио, –ведь он умел восхищаться, ничего от нее не требуя. Но ее тело больше невыдерживало.

Он был так красив! Если бы он хотя бы ненадолго вышел изсвоего мира и взглянул на нее как на женщину, тогда ее последние ночи на этойземле могли бы стать прекраснейшими в ее жизни, ведь Эдуард оказалсяединственным, кто понял, что Вероника – артистка. С этим мужчиной у нееустановилась такая связь, какой еще не удавалось установить ни с кем –через чистое волнение сонаты или менуэта.

Эдуард был похож на ее идеал мужчины. Чувственный,образованный, он разрушил равнодушный мир, чтобы воссоздать его вновь в своейголове, но на этот раз в новых красках, с новыми действующими лицами исюжетами. И в этом новом мире были женщина, пианино и луна, которая продолжаларасти.

– Я могла бы сейчас влюбиться, отдать тебе все, что уменя есть, – сказала она, зная, что он не может ее понять. – Тыпросишь у меня лишь немного музыки, но ведь я гораздо больше, чем ты думаешь, имне бы хотелось разделить с тобой то другое, что я теперь поняла.

Эдуард улыбнулся. Неужели он понял? Вероника испугалась: поправилам хорошего поведения нельзя говорить о любви так откровенно, а тем болеес мужчиной, которого видела всего несколько раз. Но она решила продолжать, ведьтерять было уже нечего.

– Ты, Эдуард, единственный мужчина на Земле, в которогоя могу влюбиться. Только лишь потому, что, когда я умру, ты не почувствуешь,что меня уже нет. Не знаю, что чувствует шизофреник, но наверняка не тоску покому бы то ни было. Может быть, вначале тебе покажется странным, что ночьюбольше нет музыки. Но луна растет, и всегда найдется кто-нибудь, кто захочетиграть сонаты, особенно в больнице, ведь все мы здесь – «лунатики».

Она не знала, что за связь существует между сумасшедшими илуной, но явно очень сильная, ведь используют же такое слово для обозначениядушевнобольных.

– И я тоже не буду скучать по тебе, Эдуард, ведь я будууже мертвой, далеко отсюда. А раз я не боюсь потерять тебя, не имеет значения,что ты будешь обо мне думать и будешь ли думать вообще, сегодня я играла длятебя как влюбленная женщина. Это было замечательно. Это были лучшие мгновениямоей жизни.

Она посмотрела на стоявшую снаружи Мари. Вспомнила ее слова.

И снова взглянула на мужчину перед собой.

Вероника сняла свитер, приблизилась к Эдуарду – если ужчто-то делать, то сейчас. Мари долго не выдержит холода в саду и скоро вернется.