– Если вы уже достаточно согрелись, можете присесть. Диванчистый.

Должно быть, когда-то обивка дивана была зеленой с белым, носо временем стала совершенно серого цвета. Элизабет не сомневалась, что этотдиван был сплавлен сюда из господского дома за ненадобностью.

Усевшись настолько далеко от Яна, насколько позволял диван,Элизабет скрестила ноги под юбкой. Он обещал, что она будет «в безопасности»,что оставляло, как она теперь поняла, большой простор для интерпретации.

– Если я останусь, – с трудом выговорила она, – думаю, намнадо условиться о соблюдении всех правил.

– Каких, например?

– Ну, для начала вы должны перестать обращаться ко мне поимени.

– Принимая во внимание, что мы целовались в саду вчеравечером, я буду чувствовать себя глупо, называя вас «мисс Кэмерон».

Сейчас было самое время сообщить ему, что она леди Кэмерон,но упоминание о том незабываемом (и абсолютно запретном) происшествии слишкомсильно подействовало на нее, чтобы она побеспокоилась о такой малости.

– Что бы ни случилось вчера вечером, это не должно повлиятьна наше поведение сегодня. Наоборот, сегодня… сегодня мы должны вести себявдвойне осмотрительнее, чтобы… чтобы загладить то, что произошло вчера! –огорченно закончила она.

– Так вот как это делается? – спросил он, и глаза его началивесело поблескивать. – Простите, но я не представлял, что вы сверяете каждыйсвой шаг с условностями света.

Конечно, такому человеку – не связанному никакойответственностью игроку – условности и правила светского этикета должныказаться ужасно утомительными, но Элизабет понимала, что сейчас для нее крайневажно убедить его принять ее точку зрения.

– О, но это действительно так, – подтвердила она, – у нас,Кэмеронов, вообще очень обостренное отношение ко всякого рода условностям итонкостям светского этикета. Как вы уже поняли прошлой ночью, я, например,предпочитаю смерть бесчестью. Мы также верим в Бога, Отечество и короля и… и вправо собственности. Последнее для нас имеет особый приоритет.

– Понятно, – сказал Ян, и губы его чуть-чуть задрожали,удерживая улыбку. – Только скажите мне, – вкрадчиво спросил он, – как такаяцеремонная особа могла вчера вечером скрестить шпаги с целой толпой мужчин радитого, чтобы защитить репутацию совершенно незнакомого ей человека?

– Ах, это… – сказала Элизабет. – Ну, это… ну, назовем этомоим обостренным чувством справедливости. А кроме того, – добавила она,чувствуя, как гнев вновь просыпается в ней при воспоминании о вчерашней сцене вкарточной комнате, – меня ужасно разозлило, что они не стали отговариватьЭверли от дуэли только потому, что вы не принадлежите к их социальному слою.

– Вы говорите о социальном равенстве? – на лице его игралаленивая дразнящая улыбка. – Как странно слышать подобное суждение от такой яройпоборницы условностей, как вы.

Элизабет поняла, что попалась.

– Просто я до смерти боюсь находиться здесь с вами, –дрожащим голосом призналась она.

– Я знаю. Но вы можете бояться кого угодно, только не меня.От того, каким тоном были сказаны эти слова, у Элизабет задрожали колени ивновь участилось сердцебиение. Чтобы скрыть волнение, она отпила значительноеколичество вина из бокала и мысленно взмолилась, чтобы это успокоило ееразошедшиеся нервы. Видя, в каком она состоянии, он деликатно переменил тему.

– Какие еще мысли посетили вас относительно того, какнесправедливо обошлись с Галилео Галилеем? Она сокрушенно покачала головой.

– Я знаю, что мне не стоило затевать таких разговоров, темболее с мужчиной.

– А мне это показалось приятным разнообразием по сравнению собычными банальностями.

– Правда? – она посмотрела на него со смесью недоверия инадежды, не осознавая, как ловко Торнтон отвлек ее от мрачных сожалений иперевел разговор на более легкий предмет.

– Правда.

– Как жаль, что в свете никто так не думает. Он сочувственноусмехнулся.

– И давно вам приходится скрывать тот факт, что в вашейголове появляются мысли, чуждые светскому обществу?

– Четыре недели, – засмеялась Элизабет. – Вы и представитьсебе не можете, как ужасно произносить какие-то штампы, когда хочетсярасспросить людей о том, что они знают и видели. Но это невозможно, особенно смужчинами, – они все равно ничего не расскажут, даже если их спросишь.

– И что же они в таких случаях говорят?

– Они говорят, что ответ на этот вопрос недоступен женскомупониманию или что он может задеть мои нежные чувства.

– И какие же вопросы вы пробовали задавать? Она опятьзасмеялась.

– Ну, я, например, спросила у сэра Элстона Грили – он толькочто вернулся из продолжительного путешествия – довелось ли ему побывать в нашихколониях. Он сказал, что был там. Тогда я попросила его рассказать мне, каквыглядят местные дикари и какой образ жизни они ведут. Тут он начал мяться,кашлять и сказал, что «дикари» – это не та тема, которую следует обсуждать сженщиной, и что, если он станет рассказывать мне о них, я непременно упаду вобморок.

– Внешний вид и обычаи местных жителей зависят от того, ккакому племени они принадлежат, – Ян попытался ответить за мистера Грили. –Некоторые из них действительно дикие – конечно, по нашим понятиям, а некоторыеплемена очень мирные – по любым меркам…

Два часа пролетели незаметно. Элизабет расспрашивала его оместах, в которых он побывал, и увлеченно слушала его рассказы, ни разу за всевремя он не отказался удовлетворить ее интерес и не посмеялся над еезамечаниями. Он разговаривал с ней, как с равной, и, казалось, получал от этойбеседы не меньшее удовольствие, чем она. Они поели и снова пересели на диван.Она знала, что прошли уже все сроки, когда ей нужно было уйти, но никак немогла собраться с духом и распрощаться с ним.

– Я часто думаю, – призналась она после того, как онрассказал ей о женщинах Индии, которые на людях должны скрывать свое лицо иволосы, – как это несправедливо, что я родилась женщиной и у меня никогда небудет таких приключений, я не смогу увидеть все эти места. Даже если бы я иотправилась в путешествие, то все равно смогла бы посетить толькоцивилизованные места.

– Да, между полами существует неравенство – женщиныдействительно лишены многого из того, что доступно мужчинам.

– Однако и те, и другие обязаны исполнять свой долг, –сказала Элизабет с забавной серьезностью, – и говорят, это должно приноситьчувство глубокого удовлетворения.