– А в чем вы видите свой… э-э-э… долг? – поддержал он игру,улыбнувшись своей ленивой белозубой улыбкой.

– Ну, здесь все просто. Долг женщины состоит в том, чтобыбыть женой, во всех отношениях достойной своего мужа. В то время какобязанности мужчины состоят в том, чтобы делать, что он пожелает и когдапожелает, и быть готовым защитить свою родину в случае, если возникнет такаянеобходимость. Вероятность такого случая чрезвычайно мала. Мужчины, – поведалаона Яну, – заслуживают почести, жертвуя собой на поле битвы, а мы – приносясебя в жертву на алтаре супружества.

Он громко расхохотался, и Элизабет улыбнулась ему,необычайно довольная, что может говорить с ним совершенно свободно.

– И если бы кто-нибудь всерьез задумался об этом, то пришел,бы к выводу, что наша жертва куда значительней и благородней.

– Как это? – все еще смеясь, спросил Торнтон.

– Это же совершенно очевидно – битвы длятся всего несколькодней или недель, самое большее, месяцев. В то время как супружество длится всюжизнь! Что наводит еще на одну мысль, которая часто меня занимает, – веселопродолжила Элизабет.

– И что же это? – поинтересовался он, не сводя с неевосхищенных глаз.

– Почему нас, несмотря на такое выдающееся мужество,называют слабым полом? – Их смеющиеся глаза задержались друг на друге, иЭлизабет вдруг осознала, какими дикими ему должны казаться ее рассуждения. –Вообще-то я редко так странно разговариваю, – сникнув, сказала она. – Вы, наверное,думаете, что я ужасно плохо воспитана.

– Я думаю, что вы великолепны.

Искренняя сердечность, прозвучавшая в его проникновенномголосе, вызвала у нее резкий глубокий вздох. Элизабет открыла рот, собираясьсказать что-нибудь легкомысленное, чтобы восстановить легкую товарищескуюатмосферу, витавшую в комнате всего минуту назад, но вместо этого смогла лишьиздать еще один долгий прерывистый вздох.

– И думаю, вы знаете об этом, – тихо добавил Торнтон. Всеэто нисколько не походило на глупые комплименты с претензией на остроумие,которые она привыкла слышать от своих поклонников, и его слова испугали ее неменьше, чем чувственный взгляд золотистых глаз. Прижавшись спиной кподлокотнику дивана, она пыталась внушить себе, что нельзя так бурнореагировать на обычную салонную лесть.

– Я думаю, – сказала она с легким смешком, застрявшим у неев горле, – что вы находите великолепными всех женщин, которые оказываются свами наедине.

– У вас есть основания так думать? Элизабет пожала плечами.

– Ну, например, вчера вечером.

Он непонимающе нахмурил брови, словно она говорила нанепонятном языке.

– Я имею в виду леди Черайз Дюмонт, – напомнила она, – нашухозяйку – ту самую очаровательную брюнетку, с которой вы провели весь вчерашнийужин. Вы так жадно внимали каждому ее слову.

Его лоб разгладился, и на губах появилась ухмылка.

– Ревнуете?

Элизабет приподняла свой аккуратный маленький подбородок ипокачала головой.

– Не больше, чем вы меня к лорду Ховарду. Она почувствовалаотносительное удовлетворение, увидев, как испарилась его снисходительнаяулыбка.

– Тот тип, который не в состоянии разговаривать, недотрагиваясь при этом до вашей руки? – спросил он опасно мягким голосом. – Этои есть лорд Ховард? Кстати сказать, любовь моя, большую часть ужина яраздумывал, что лучше – съездить ему по правому уху или по левому.

Элизабет разразилась неудержимым звонким смехом.

– Но ничего подобного вы не сделали, – выговорила она. – Икстати, после того, как вы отказались от дуэли с лордом Эверли, который назвалвас карточным шулером, я ни за что не поверю, что вы можете обидеть бедноголорда Ховарда только за то, что он дотронулся до моей руки.

– В самом деле? – все тем же бархатным голосом спросил Ян. –Должен сказать, что для меня это совершенно разные вещи.

Уже в который раз Элизабет поймала себя на том, что непонимает его. Ей вдруг снова стало страшно: всякий раз, как Ян Торнтонпереставал разыгрывать из себя галантного кавалера, он превращался в опасногозагадочного незнакомца. Она откинула волосы со лба и выглянула в окно. – Уже,должно быть, четвертый час. Мне нужно идти.

Она поднялась на ноги и расправила юбки. – Благодарю вас заприятно проведенный день. Сама не знаю, почему я осталась. Мне не следовало быэтого говорить, но я не жалею, что не ушла…

Она забыла, что хотела сказать дальше, увидев, что он тожевстает. Отчетливо тревожное чувство снова сдавило ей горло.

– Неужели? – медленно спросил он.

– Неужели что?

– Неужели вы не знаете, почему вы все еще здесь, со мной?

– Я даже не знаю, кто вы такой! – воскликнула Элизабет, – Язнаю, где вы побывали, но не знаю ни вашей семьи, ни ваших друзей. Я знаю, чтовы по – крупному играете в карты, и не одобряю этого…

– Я также играю по крупному, когда отправляю через океансвои грузы на кораблях, – это не оправдывает меня в ваших глазах?

– И еще я знаю, – отчаянно сказала она, глядя в егопотемневшие от страсти глаза, – я совершенно точно знаю, что мне ужасно не посебе, когда вы так на меня смотрите!

– Элизабет, – нежно сказал Ян, и в его голосе прозвучалаабсолютная убежденность, – вы здесь потому, что мы оба уже наполовину влюбленыдруг в друга.

– Чт-т-т-ооо? – ахнула она.

– А если вам необходимо знать, кто я такой, то ответить наэто очень просто. – Торнтон погладил ее бледную щеку и положил руку ей назатылок. – Я тот человек, за которого вы выйдете замуж, – спокойно объяснил он.

– О Боже!

– Сейчас уже слишком поздно молиться.

– Вы… вы, должно быть, сошли с ума, – дрожащим голосомсказала Элизабет.

– Вы в точности угадали мои мысли, – прошептал он и прижалсягубами к ее лбу, придержав за руки, чтобы предотвратить попытку сопротивления.– Вы не входили в мои планы, мисс Кэмерон.

– О, пожалуйста, – беспомощно взмолилась Элизабет, – неделайте этого со мной. Я ничего в этом не понимаю, не знаю, чего вы хотите.

– Я хочу вас. – Он взял ее за подбородок и приподнял его,заставив поглядеть ему прямо в глаза. – А вы хотите меня.

Элизабет задрожала всем телом, когда увидела, что оннаклоняет к ней голову и его губы приближаются к ее губам. Отчаянно ища способпредотвратить казавшийся уже неизбежным поцелуй, она попыталась образумить егоцитатой из нравоучительных лекций Люсинды.