«Неужели вы не понимаете, что культ Я – это просто еще одинкульт?» – хочет она сказать, но прежде чем успевает открыть рот, начинаетсянападение: появляется рука между ее слегка расставленными ногами, большой палецгрубо проникает между ягодицами, и пальцы щупают лобок через шорты. И это вовсене невинное прикосновение ее брата: рука, которая проникла в промежность,гораздо крупнее руки Уилла и вовсе не невинна. Джесси разворачивается и изовсех сил бьет битой. Дурная песня звучит из транзистора, звезды светят на небев три часа дня, а (ты не умрешь, это не страшно) взрослые люди дурачат другдруга.

Переполненная яростью, она ждет отца. То, как он поступил сней во время затмения, сделало ее жизнь кошмаром, и это называют совращениемнесовершеннолетних. Она не хочет стать наказанием за его деяние; онаразмахнется крокетной битой и ударит его по лицу, разобьет нос и выбьет зубы, акогда он упадет на землю, придут собаки и съедят его.

Только это не Том, а Джералд. Он голый. Розовый животадвоката нависает над его инструментом любви. У Джералда в руках параполицейских наручников. Он протягивает их ей в дневных сумерках. Загадочныйсвет звезд играет на поднятом лице, и на скуле стоит марка М-17…

– Давай. Джесс, – говорит он, ухмыляясь. – Не делай вид, чтоты не знаешь правил. Тебе же нравилось. В первый раз ты кончила так бурно. Могусказать тебе, что это был самый лучший момент в моей жизни. Теперь я толькомечтаю о таком же. А знаешь, почему он был так хорош? Потому что на тебе небыло никакой ответственности. Почти всем женщинам гораздо больше нравится,когда мужчина правит, – это доказанный факт, особенность женской психики. Тыкончала, когда твой отец тебя беспокоил, Джесси? Уверен, что кончала. Некоторыеженщины могут сказать, когда хотят, а другим нужен мужчина, чтобы сказать им,когда они хотят. Ты из последних. Но все нормально, Джесси, для этого и нужнынаручники. Но только на самом деле они вовсе не наручники и никогда ими не были– это браслеты любви. Так надень их, радость моя, надень их.

Она поднимает голову и пристально смотрит на него, не зная,чего хочет: смеяться или плакать. Предмет новый, но риторика супруга слишкомхорошо известна ей.

– Эти адвокатские штуки не работают на мне, Джералд, –говорит она, – я слишком долго была замужем за одним человеком. И мы оба знаем,что эти наручники нужны вовсе не мне – они нужны тебе.., для половоговозбуждения, если говорить прямо. Так что оставь при себе эту версию женскойпсихологии, ладно?

Рот Джералда кривится усмешкой:

– Неплохо, бэби. Мимо, но все равно чертовски хорошийвыстрел. Лучшая защита – нападение, не так ли? Наверняка это я тебя научил. Нуничего.., сейчас у тебя будет выбор. Или надень эти браслеты, или ударь битой иубей меня снова.

Она оглядывается по сторонам и видит в смущении и страхе,что все гости Уилла наблюдают за ее столкновением с этим голым, толстыммужчиной в очках – и это не только ее семья и друзья детства. Миссис Хендерсон,ее наставница на первом курсе колледжа, стоит у графина с пуншем, а БоббиХэйген, который будет учить ее на старшем курсе, обнимает блондинку, ту самую,у которой был братишка с товарищами.

Барри, вспоминает Джесси. Ее брата зовут Барри, а ее –Оливия.

Блондинка слушает, что говорит ей Бобби Хэйген, но смотритна Джесси. Ее лицо спокойно, но выглядит несколько отчужденным. На ней кофточкас изображением дикаря, бегущего по улице города. Позади Оливии стоит КендалУилсон, который наймет Джесси на ее первую работу в школе, и он ест кусокпраздничного шоколадного торта вместе с миссис Пэйдж, ее учительницей музыки.Миссис Пэйдж выглядит довольно симпатично для человека, который умер от ударадва года назад за стаканом аперитива.

"Странное собрание, – размышляет Джесси. – Все, кого якогда-то знала, собрались тут, под этим тусклым полдневным небом с горящимизвездами, разглядывая моего голого мужа, и пытаются заковать меня в кандалы, вто время как Марвин Гэй поет «Мне нужен свидетель».

Затем начинается что-то невообразимое. Миссис Уэртц, ееучительница в первом классе, начинает смеяться. Старый мистер Кобб, их садовникдо пенсии, на которую он ушел в 1964 году, смеется вместе с ней и показываетпальцем. Мэдди присоединяется к общему хохоту, и Рут, и Оливия с ожогами нагрудях. Кендал Уилсон и Бобби Хэйген сложились почти пополам от смеха. Онишлепают друг друга по спине и утирают слезы.

Джесси опускает глаза, смотрит на себя и видит что она тожесовершенно голая. По ее грудям идет надпись яркой помадой «Юм-Юм с мятой»:«Папина девочка».

Я должна проснуться, думает Джесси. Если я не проснусь, яумру от стыда и страха.

Но сон не отпускает ее. Она поднимает глаза и видит, чтораздражающая ухмылка Джералда превратилась в огромную страшную рану. Внезапноиз-за спины мужа высовывается окровавленная морда бродячего пса. Пес тожеухмыляется, и голова, которая появляется из его пасти, – это голова ее отца.Его когда-то ярко-голубые глаза теперь стали серыми; в них видна холоднаяусмешка. Вдруг Джесси понимает: это в действительности глаза Оливии, и тут онаначинает задыхаться от всепроникающего минерального запаха воды приморскихозер, едва заметного, но отвратительного…

Она швыряет биту и бежит, рыдая. Но когда она пробегает миможуткого чудища с причудливой цепью, состоящей из отсеченных голов, Джералдщелкает одним из наручников вокруг ее запястья.

– Я поймал тебя! – кричит он, торжествуя. – Поймал тебя, моягордая красотка!

Сначала она думает, что затмение еще не стало полным, потомучто небо продолжает темнеть. Потом она понимает, что, видимо, теряет сознание.Она чувствует глубокое облегчение и благодарность.

«Не будь глупышкой, Джесс. – ты не можешь потерять сознаниево сне!» В конце концов ей совершенно безразлично, обморок это или просто болееглубокая пещера сна, в которую она вплывает. Важнее то, что она убегает откошмара, который действует на нее гораздо хуже, чем поступок отца в тот день:она убегает, и облегчение кажется в этой ситуации единственным нормальнымощущением.

Она уже почти проникла в уютную пещеру глубокого сна, когдапоявился звук – рваный, отвратительный звук, похожий на спазматический кашель. Онахочет убежать от этого звука и понимает, что не может этого сделать. Он каккрюк, и этот крюк тащит ее теперь к широкой бледно-серебристой кромке, котораяотделяет сон от реальности.

Бывший Принц, который когда-то принес столько радости КэтринСатлин, сидел у кухонной двери уже около десяти минут после того, как впоследний раз сходил в спальню. Он сидел, подняв голову, пристально вглядываясьв темноту. В последнее время он жил впроголодь, но сегодня вечером наелся доотвала и немного вздремнул. Но теперь его сонливость прошла. Появилась тревога.Что-то нарушилось в той мистической зоне, где существуют собачья интуиция иощущения.