— Я до сих пор так и не понял, что это было за блюдо — то лирыба, то ли сова, и ты, между прочим, не поняла тоже!

Кэти невольно засмеялась.

— Это были грибы, — объяснила она, повернувшись к Рамону. —Я их приготовила, когда мне было четырнадцать. Какая незаслуженно долгая памятьсуждена той сковородке грибов! — От смеха у нее выступили слезы, она вытерла ихи подняла на Рамона свои лучистые глаза. — Ты знаешь, мне вообще-то казалось,что родители сочтут тебя недостойным такой жены. Кажется, получается наоборот?

— Все, что мы думаем, — Райен Конелли ухватился за этумысль, — это…

— Это то, что Кэти не подготовлена к такой жизни, которую ейпридется вести с вами, мистер Гальварра. — Миссис Конелли прервала вспышкугнева своего мужа:

— Кэти очень трудолюбива, но и в университете, и на службеона занималась умственным трудом, а не стирала и мыла полы. Она окончилауниверситет с высокими наградами, и я знаю, с каким удовольствием она работает.Но Кэти никогда не знала изнурительного физического труда.

— И не узнает, если станет моей женой, — ответил Рамон.

Эти слова окончательно вывели из себя Райена Конелли,благоразумие покинуло его. Он вскочил, сделал два быстрых шага куда-то всторону, затем повернулся к Рамону, глядя на него с той ненавистью, с какойкошка шипит на собаку:

— Я недооценил тебя, Гальварра, когда ты был у нас дома. Ярешил, что у тебя есть и гордость и честь, но я ошибся. — Кэти почувствовала,как окаменел Рамон, а ее отец продолжал свою истерическую тираду:

— Да, я понимаю, вы бедны, и я дам вам в кредит немного,так, для приличия. Вы тут стояли и говорили нам, что вам нечего предложить ей,и все же вам хочется забрать нашу дочь от нас, от всего, что ей дорого, — отсемьи, от друзей. Я спрашиваю вас: разве это поступок порядочного, честногочеловека? Если отважитесь, то отвечайте мне. Кэти, желая заступиться, взглянулана Рамона, но его мрачный, отрешенный вид заставил ее промолчать. Громкимголосом он сказал, высокомерно растягивая слова:

— Я заберу Кэти из любого рая — ей нет рая без меня! Такойответ устраивает вас?

— Да, слава Богу, этого достаточно! Это характеризует вас,как…

— Сядь, Райен! — резко сказала миссис Конелли. — Кэти, вы сРамоном отправляйтесь на кухню и приготовьте нам что-нибудь выпить. Я хочупоговорить с твоим отцом наедине. — Когда молодые люди вышли, она продолжала:

— Я сойду с ума без нее, милый, я этого не переживу…

Кэти, не подозревая, что Рамон подошел, чтобы быть рядом,прислонилась головой к двери, и слезы потекли по ее щекам.

В комнате тоже плакали. Приподняв подбородок жены, Райенкончиками пальцев стер слезы с ее лица. Миссис Конелли попыталась улыбнуться:

— Этого всегда можно было ожидать, это… как раз в духе Кэти.Ведь с такой добротой жить очень сложно. Она всегда готова отдать всю себя. И сдетьми прекрасно играла, и не было ни одной бездомной собаки, в которую бы онане влюблялась. Помнишь? До этого мига мне казалось, что Дэвид уничтожил этулучшую, прекрасную часть ее души, и я ненавидела его за это… но он не смог.

Слезы скатывались по ее щекам.

— Райен, неужели ты не видишь? Кэти нашла своего бездомногои полюбила его.

— А он ее укусил, — печально усмехнулся отец. — Скорее, онукусит того, кто ее обидит.

Заключив свою готовую расплакаться жену в объятия, Райенвзглянул через комнату и увидел Кэти, рыдающую на груди Рамона. С улыбкой,обозначающей примирение с этим высоким мужчиной, защитником его дочери, Райенсказал:

— Рамон, у тебя нет запасного носового платка? Рамон короткоулыбнулся — он признал примирение:

— Для женщин или для вас?

Когда родители Кэти ушли, Рамон попросил разрешениявоспользоваться телефоном.

Не желая его стеснять, Кэти вышла из квартиры во внутреннийдворик. Она бродила по нему, рассеянно касаясь растений в огромных чашах, затемприслонилась к спинке одного из шезлонгов, взглянула на темно-синее небо. Онавспомнила одну из картин Ван Гога, на ней звезды лучились, как астры. Значит,он рисовал с натуры!

Рамон тоже вышел во двор и замер, зачарованный красотойсвоей будущей жены. Свет из окна очерчивал ее силуэт на фоне бархатной тьмыночи. Ее волосы свободно струились по плечам; в профиле была какая-то античнаязаконченность; тихой гордостью веяло от наклона головы. Весь ее облик,соблазнительный и неприступный одновременно, был полон очарования и поэзии.

Почувствовав его присутствие, Кэти слегка повернула голову.

— Что-нибудь не так? — спросила она, имея в виду его звонок.

— Да, — ответил он с нежной торжественностью. — Я боюсь, чтоесли подойду ближе, то ты окажешься только сном.

Улыбка, которая была и ласковой и чувственной, тронула еегубы.

— Я очень реальна.

— Ангелы тоже реальны. Но ни один мужчина не сможет протянутьруки и обнять ангела.

— У меня очень земные мысли, когда ты меня целуешь. Оншагнул к ней, пристально взглянул в ее глаза:

— И о чем твои мысли, когда ты стоишь здесь в одиночестве исмотришь на небо, словно поклоняешься звездам? Кэти вдруг почувствоваластранную застенчивость:

— Я думала, как невероятно, что за семь дней моя жизнь такизменилась. Нет, не за семь дней, а за семь секунд. В тот миг, когда ты спросиладрес, вся моя жизнь изменилась. Хотела бы я знать, что случилось, если бы явошла в бар на пять минут позже.

Рамон приблизился к ней:

— Ты не веришь в судьбу, Кэти?

— Только когда совсем плохо.

— А когда все прекрасно?

В глазах у Кэти заплясали игривые огоньки.

— Ну тогда это благодаря моему блестящему плану и упорнойработе.

— Спасибо, — сказал он с мальчишеской усмешкой.

— За что?

— Эти последние семь дней ты все время заставляешь меняулыбаться.

Он наклонился над ней, и их губы слились в сладостном поцелуе.

Кэти поняла, что он, щадя ее, не собирается заниматьсялюбовью сегодня, и она была благодарна ему за это. Ее силы — и духовные ифизические — были на пределе.

— Какие у тебя планы на завтра? — спросила она немногопозже, когда он уходил.