У Мари не было терпения учить важным вещам ту, кому скоропредстоит умереть. Улыбнувшись, она пожелала спокойной ночи и удалилась.

Эдуард стоял неподвижно, он ждал музыки. Вероника должнабыла отблагодарить его за то огромное удовольствие, которое он ей доставил лишьтем, что оставался стоять перед ней, глядя на ее безумства без страха илиотвращения. Она села за пианино и заиграла.

Ее душа была легка, и даже страх смерти больше ее не мучил.Она пережила то, что всегда таила от самой себя. Она пережила удовольствиядевственницы и проститутки, рабыни и царицы – хотя больше рабыни, чемцарицы.

В ту ночь, словно чудом, все известные ей песни вспомнилисьей, и она сделала все, чтобы Эдуард получил почти такое же удовольствие, какона.

Включив свет в приемной, доктор Игорь с удивлением увидел,что его дожидается девушка.

– Еще очень рано. А день у меня полностью занят.

– Я знаю, что рано, – сказала она. – И деньеще не начался. Мне нужно с вами поговорить, это ненадолго. Мне нужна вашапомощь.

У девушки были круги под глазами, волосы потускнели –сразу видно, что не спала всю ночь.

Доктор Игорь пригласил ее в кабинет.

Сказав «присаживайтесь», он зажег свет и раздвинул шторы. Дорассвета примерно час, а затем свет нужно будет выключить, чтоб экономитьэлектроэнергию. Акционеры всегда придирчивы по части расходов, даже самыхнезначительных.

Он бросил беглый взгляд в больничный журнал: Зедка ужеполучила свой последний инсулиновый шок, и реакция была положительная, точнее,ей удалось перенести столь жесткую терапию. Хорошо еще, что на этот случайдоктор Игорь запасся подписью администрации Виллете под документом, согласнокоторому та берет на себя ответственность за возможные последствия.

Он просмотрел еще пару последних записей. Два-три пациента,по докладам медсестер, ночью вели себя агрессивно – среди них Эдуард,который вернулся в палату лишь в четыре утра и отказался от снотворного.Значит, следует принять меры. Каким бы либеральным ни был режим Виллете,необходимо поддерживать его репутацию заведения достаточно строгого во всем,что касается требований традиционной медицины.

– У меня к вам важная просьба, – сказала девушка.

Как бы не расслышав, доктор Игорь взял стетоскоп и принялсяпрослушивать ее легкие и сердце. Затем проверил рефлексы и при помощиспециального портативного фонарика осмотрел дно сетчатки. Поразительно, носимптомы отравления Купоросом почти исчезли.

Сразу взявшись за телефон, он велел медсестре принестилекарство с каким-то сложным названием.

– Похоже, вчера вечером вам не сделали укол, –сказал он.

– Но чувствую я себя гораздо лучше.

– Видели бы вы свое лицо: круги под глазами, усталость,вялая мимика. Если хотите употребить с пользой то недолгое время, которое вам осталось,будьте добры, выполняйте мои указания.

– Именно поэтому я пришла сюда. Я как раз и хочуупотребить с пользой это недолгое время, только по своему усмотрению. Сколькомне еще жить?

Доктор Игорь устремил на нее пристальный взгляд поверхочков.

– Вы можете мне ответить, – настаивала она. –У меня уже нет ни страха, ни безразличия, ничего. У меня есть желание жить, ноя знаю, что этого недостаточно, поэтому я смирилась со своей судьбой.

– Так что же вам нужно?

Вошла медсестра со шприцем. Доктор Игорь кивнул в сторонуВероники. Медсестра осторожно закатала ей рукав.

– Сколько мне еще осталось? – повторила Вероника,пока с нею возилась медсестра.

– Сутки. Двадцать четыре часа. Может, меньше. Онаопустила глаза и закусила губу. Но сохранила самообладание.

– Тогда я хочу попросить вот о чем. Во-первых, дайтемне какое-нибудь лекарство, сделайте какой-нибудь укол – что угодно, нотолько чтобы я не засыпала, чтобы я использовала каждую оставшуюся мне минуту.Меня сильно клонит в сон, но я хочу не спать, мне нужно успеть сделатьмногое – то, что я всегда откладывала на потом, думая, что буду житьвечно, и к чему утратила интерес, когда пришла к выводу, что жить не стоит.

– А во-вторых?

– Во-вторых – я хочу выйти отсюда, чтобы умеретьтам, на воле. Я должна подняться к Люблянскому замку, который так и неудосужилась рассмотреть вблизи. Я должна поговорить с одной женщиной, котораязимой продает каштаны, а весной – цветы. Сколько раз мы виделись, а я ниразу не спросила, как ей живется. Хочу прогуляться по морозу без куртки ипочувствовать пронизывающий холод – я всегда куталась, бояласьпростудиться.

Короче, доктор Игорь, я хочу ощутить таяние снежинок насвоем лице, улыбаться мужчинам, которые мне нравятся, с удовольствиемсоглашаясь, если кто-нибудь предложит выпить по чашке кофе. Я должна поцеловатьмаму, сказать, что люблю ее, выплакаться у нее на груди, не стыдясь своихчувств, которые раньше скрывала.

Может быть, я зайду в церковь, взгляну на те иконы, которыеникогда ничего мне не говорили, зато теперь что-нибудь скажут. Есликакой-нибудь понравившийся мне мужчина пригласит меня в ночной клуб, я с нимпротанцую ночь напролет. Потом пойду с ним в постель – но не так, какпрежде с другими – то с деланым безразличием, то с деланой страстью. Яхочу отдаться мужчине, городу, жизни – и, наконец, смерти.

Когда Вероника замолчала, воцарилась мертвая тишина. Врач ипациентка смотрели друг другу в глаза, читая в них мысль о тех ошеломляющихвозможностях, которые могут предоставить двадцать четыре часа.

– Я могу дать вам кое-какие стимулирующие средства, ноне рекомендовал бы их принимать, – сказал наконец доктор Игорь. – Ониснимут сонливость, но в то же время лишат вас внутреннего равновесия, котороенеобходимо, чтобы все это пережить.

Вероника почувствовала подступающую дурноту. Всякий разпосле такого укола в организме происходило что-то неладное.

– Вы побледнели. Думаю, лучше вам отправиться впостель; поговорим завтра.

На глаза Вероники вновь навернулись слезы, но онасдержалась.

– Завтра не будет, и вы это хорошо знаете. Я устала,доктор Игорь, страшно устала. Поэтому сейчас и обратилась к вам. Я всю ночь несомкнула глаз – наполовину в отчаянии, наполовину в смирении. Можно быловновь впасть в истерику от страха, как случилось вчера, но что толку? Есливпереди всего одни сутки, а предстоит еще столько сделать, нужно отброситьотчаяние. Пожалуйста, доктор, пусть я по-настоящему проживу то недолгое время,которое мне осталось, ведь мы оба знаем, что завтра может быть поздно.