— Что ты делаешь? — прошептала Мередит, но тонкий,прерывистый голос словно принадлежал совершенно другому человеку.

— Смотрю на тебя.

Взгляд Мэтта, скользнув по ее груди, переместился ниже, кталии, и остановился на длинных стройных ногах. Покраснев от смущения, Мередитостановила его, коснувшись губами загорелой груди. Его мышцы непроизвольносжались, а руки медленно погрузились в ее волосы у самого затылка, притягиваяее все ближе. Как только Мередит подняла глаза, Мэтт нагнул голову. Его губыпочти грубо завладели ее губами, язык раздвинул зубы и скользнул в ее рот вопьяняюще-эротическом поцелуе, пославшем по всему телу палящее пламя.Наклонившись над Мередит, Мэтт продолжал целовать ее, пока она не застонала вгорячечной истоме, потом его рот накрыл маленький розовый сосок и терзал его дотех пор, пока груди не начали медленно наливаться сладостной болью. ПальцыМэтта мучили, гладили и проникали все глубже, заставляя ее выгибаться подласками его рук. Губы снова вернулись к ее рту, настойчиво раскрывая его,мужское колено вклинилось между ее ногами, раздвигая бедра, и все это времяязыки их сплетались в древнем танце, то разъединяясь, то вновь приникая друг кдругу. И тут он неожиданно замер и, сжав ее лицо ладонями, хрипло приказал:

— Взгляни на меня.

Мередит с трудом ухитрилась выбраться из чувственноготумана; усилием воли заставив веки подняться, она взглянула в обжигающие серыеглаза. И в это мгновение Мэтт вонзился в нее с силой, вырвавшей тихий крик изгорла девушки, вынудившей судорожно дернуться от невыносимой боли. Мэтт сужасающей ясностью понял, что только сейчас взял ее девственность, и застыл отнеожиданности, прикрыв глаза. Напрягая руки и плечи, он продолжал, однако,оставаться в ней, неподвижный, оледеневший.

— Почему?.. — ошеломленно пробормотал Мэтт наконец, немногопридя в себя.

Мередит, неверно истолковав вопрос как очереднойнесправедливый упрек, вздрогнула и поморщилась:

— Потому что я никогда не делала этого раньше. Этотправдивый ответ заставил Мэтта распахнуть глаза, и в них Мередит Не увидела ниразочарования, ни обвинения. Только нежность и сожаление.

— Но почему ты не сказала мне? Я мог бы намного облегчитьтебе все это.

Погладив его щеку, Мередит ответила с нежной, успокаивающейулыбкой:

— Но ты не сделал мне больно. Наоборот. Мне очень хорошо.

И эти простые слова заставили его застонать. Мэтт припал кее губам в исступленном поцелуе и с бесконечной осторожностью начал двигаться,то почти целиком выходя из нее, то медленно ныряя в тесные. глубины, незаметноувеличивая темп возбуждающих настойчивых толчков, опьяняя ее, и Мередит,окончательно обезумев, беспорядочно забилась под ним. Ее ногти все глубжевпивались в его спину, пока страсть, бушевавшая в ней, не превратилась вовсепожирающее пламя, сметавшее все вокруг и ставшее наконец долгими,безоглядными, безудержными взрывами ослепительного наслаждения.

Схватив ее в объятия и прижав к себе, Мэтт погрузил пальцы вкопну белокурых волос, самозабвенно целуя Мередит, сделал еще один, последнийтолчок и обмяк, излившись в нее.

Безумный неутолимый голод этого поцелуя, то, что происходилос ней, заставили Мередит прижать его к себе еще сильнее и застонать от невероятногоблаженства.

С бешено бьющимся сердцем она, не разнимая рук, вместе с нимперекатилась на бок, по-прежнему прижимая лицо к его груди, чувствуя, что Мэттпродолжает обнимать ее.

— Ты хоть понимаешь, — неверным голосом пробормотал он, чутькасаясь губами ее щеки, — что делаешь со мной?

Мередит не ответила, потому что реальность того, что сейчаспроизошло, начала медленно проникать сквозь пелену чувственного тумана, а онане хотела этого. Пока не хотела. Слишком рано. Не сейчас. Не нужно, чтобы этипрекрасные мгновения были испорчены.

Мередит зажмурилась, стараясь прислушаться к темвосхитительным словам, которые Мэтт говорил ей, продолжая гладить по щеке, чутьщекоча большим пальцем кожу.

И тут он задал вопрос, действительно требующий ответа, иволшебство испарилось, ушло, и уже ничто не могло его вернуть.

— Почему? Почему ты пошла на это сегодня? И почему со мной?

Мередит мгновенно сжалась, вздохнула от сознаниянепоправимой потери и отстранилась, накинув на плечи вязаный плед, лежавший надиване. Теперь она узнала все о физической близости, но никто не предупредил еео той странной неловкости, которая завладеет ее чувствами потом. Словноневедомая сила безжалостно обнажила ее эмоции, оставив Мередит открытой передвсеми, беззащитной, смущенной.

— Думаю, нам лучше одеться, — нервно пробормотала она. — Итогда я объясню все, что ты хочешь знать. Сейчас вернусь.

Поднявшись к себе, Мередит накинула бело-голубой халат, тугостянула поясом талию и по-прежнему босиком спустилась вниз. Проходя мимо часовв холле, она взглянула на циферблат. Отец будет дома через час.

Мэтт, полностью одетый, если не считать галстука, которыйсунул в карман, звонил по телефону из кабинета.

— Какой у тебя адрес? — спросил он. Мередит объяснила, и онсказал в трубку, куда подать такси. — Я велел им приехать через полчаса, —продолжал он и, подойдя к журнальному столику, поднял забытый стакан с бренди.

— Могу я налить тебе что-нибудь еще? — спросила Мередит,вспомнив об обязанностях хозяйки. Вечер подходит к концу, и нужно все выполнитьдо конца, как полагается. Может, именно такой вопрос задала бы официантка,подумала она с иронией.

— Я бы хотел получить ответ на свой вопрос, — повторил он. —Что заставило тебя пойти на это?

Мередит показалось, что его голос звучит немного напряженно,но лицо Мэтта было совершенно бесстрастным. Она вздохнула и отвернулась,смущенно обводя пальцем инкрустацию на столе.

— Многие годы отец обращался со мной, как со скрытойнимфоманкой, а я, поверь, ничего не сделала, чтобы заслужить такое. Сегодня,когда ты заявил, что у него были причины стеречь меня, в мозгу словновзорвалось что-то. Кажется, я решила, что если меня считают потаскухой, следуетхотя бы узнать, что это такое. И в то же время у меня возникла безумная идеянаказать вас обоих — тебя и его. Хотела доказать, что ты был не прав.

Наступила зловещая тишина. Наконец Мэтт, покачав головой,резко ответил:

— Ты могла бы объяснить, что я не прав, просто сказав, чтотвой отец — злобный тиран и недоверчивый ублюдок.

Мередит в глубине души признала правоту его слов и смущеннопоглядела на Мэтта, гадая, был ли гнев единственной причиной, побудившей ееброситься в объятия Мэтта, или она просто использовала праведное негодованиекак предлог, чтобы отдаться сексуальному притяжению, исходившему от него.Использовала. Вот она, правда! Она чувствовала себя виноватой, потому чтоиспользовала мужчину, который ей действительно нравился, как орудие местипротив отца.