– Стшегом… осажден… Гуситы…

– Знаю. Не шевелись.

– Я тебя… – выдохнул армигер. – Я тебя,кажется, знаю…

– Мне, представь себе, твоя рожа тоже кажется знакомой.

– Я Вилкош Линденау… Оруженосец рыцаря Борсхница,упокой, Господи, его душу… Турнир в Зембицах… Я вел тебя в башню… Ведь ты… Тыже Рейнмар из Белявы… Ведь так?

– Ага.

– Ты ведь… – глаза армигера изумленнорасширились. – Господи Иисусе… Ты ведь…

– Проклят в доме и во дворе? Согласен. Теперь заболит.

Армигер сжал зубы. В самый раз.

* * *

Рейневан вел коня. Скорчившийся в седле Вилкош Линденау охали постанывал.

За холмом и лесом была дорога, недалеко от нее обгоревшиеруины, остатки до основания разрушенных домов, в которых Рейневан с трудомраспознал бывший кармель, монастырь ордена Beatissimae Virginis Mariae de MonteCarmeli, служащий когда-то домом демеритов, местом уединения и наказания оступившихсясвященников. А дальше был уже Стшегом. Осажденный.

Осаждающая Стшегом армия была многочисленной, Рейневан спервого взгляда оценил ее на добрые пять-шесть тысяч человек. Таким образом,подтверждались слухи, что Сиротки получили подмогу из Моравии. В декабрепрошлого года Ян Краловец вел на силезский рейд почти четыре тысячи бойцов, спропорциональным числом боевых колесниц и артиллерии. Колесниц в наличии былооколо пятисот. Что касается артиллерии, то собственно именно сейчас ейпредставился случай себя показать. Каких-то десять бомбард[7] имортир[8] пальнули с грохотом, заволакивая дымом батарею иподступы. Каменные ядра со свистом полетели в город, врезаясь в стены и дома.Рейневан видел, во что попали снаряды, видел, во что целились. Под обстрелпопали Башня Клюва и башня над Свидницкими воротами, главные оборонительныебастионы с юга и востока, а также богатые каменные дома на рынке и приходскаяцерковь. Ян Краловец из Градка был опытным предводителем, знал на комотвязываться и чье имение рушить. О том, как долго город оборонялся, решалиобычно настроения среди городской аристократии и духовенства.

В принципе после залпа можно было ожидать штурма, но ничтона это не указывало. Дежурные части производили из окопов обстрел из арбалетов,гаковниц и тарасниц, но остальные Сиротки предавались безделью возлепривалочных костров и кухонных котлов. Не наблюдалось никакой усиленнойактивности также в окрестностях шатров штаба, над которыми лениво развевалисьзнамена с Чашей и Пеликаном.

Рейневан направил коня в направлении собственно штаба.Сиротки, возле которых они проезжали, равнодушно сопровождали их взглядом,никто их не задержал, никто не окрикнул и не спросил, кто они. Сиротки моглиузнать Рейневана, ибо многие его знали. А может, им просто было всё равно.

– Голову мне здесь снесут… – забормотал с седлаЛинденау. – На мечах разнесут… Еретики… Гуситы… Черти…

– Ничего тебе не сделают, – сам себя убеждалРейневан, видя приближающийся к нему патруль, вооруженный рогатинами игизармами. Но для верности говори: «Чехи». Vitáme vas, bratři! ЯРейнмар Белява, узнаете? Врач нам нужен! Felčar! Пожалуйста, позовитефельдшера!

Когда Рейневан появился в штабе, его с места обнял ирасцеловал Бразда из Клинштейна. После него начали трясти ему руку и хлопать поплечах Ян Колда из Жампаха, братья Матей и Ян Салавы из Липы, Пётр Поляк, ВилемЕник и другие, которых Рейневан не знал. Ян Краловец из Градка, гейтман Сиротоки командующий походом, не дал выхода никаким чрезмерным чувствам. И не казалсяудивленным.

– Рейневан, – приветствовал он достаточнохолодно. – Смотрите, смотрите. Рады видеть блудного сына. Я знал, что ты кнам вернешься.

– Пришло время кончать, – промолвил Ян Краловец изГрадка.

Они обошли с Рейневаном линии и позиции. Были одни. Краловецхотел, чтобы они были одни. Он не был уверен, от кого и с чем Рейневан прибыл,ожидал секретных посланий, предназначенных исключительно для его ушей. Узнав,что Рейневан ничьим посыльным не является и никаких посланий не принес,нахмурился.

– Пришло время кончать, – повторил он, входя вокоп и проверяя ладонью температуру ствола бомбарды, охлаждаемой сыромятнойшкурой. Смотрел на стены и башни Стшегома. А Рейневан все посматривал на руиныразрушенного кармеля. На место, где – целую вечность тому назад – впервыевстретил Шарлея. Целую вечность, подумал он. Четыре года.

– Пора кончать, – голос Краловца вырвал его израздумий и воспоминаний. – Самое время. Мы свое сделали. Хватило намдекабря и января чтобы захватить и одолеть Душники, Быстшицы, Зембицы, Стшелин,Немчу, цистерцианский монастырь в Генриково, да плюс множество городков и сел.Преподнесли мы немцам науку, запомнят нас надолго. Но уже прошла масленица, уженачался Великий пост, елки-палки, девятый день февраля. Мы воюем, считай, ужеболее двух месяцев, причем зимних месяцев. Промаршировали, пожалуй, сорок миль.Тянем за собой телеги, тяжелые от трофеев, гоним стада коров. А дисциплинападает, люди устали. Оказала сопротивление нам Свидница, под которой мы стоялицелых пять дней. Скажу тебе правду, Рейневан: у нас не было сил на штурм.Гремели пушками, бросали огонь на крыши, пугали, а вдруг свидничане сдадутсяили хотя бы захотят вести переговоры, пожеговые выплатить. Но пан Колдиц неиспугался, а нам пришлось уйти оттуда ни с чем. Полностью. Домой. Ибо время.Как ты считаешь?

– Я ничего не считаю. Ты тут командуешь.

– Командую, командую, – гейтман резкоотвернулся. – Войском, мораль которого катится к чертям собачьим. А ты,Рейневан, пожимаешь плечами и ничего не считаешь. А что делаешь? Спасаешьраненного немца? Паписта? Привозишь, отдаешь лечить нашему фельдшеру. Оказываешьмилосердие врагу? У всех на глазах? Дорезал бы его в лесу, мать твою!

– Не думаю, что ты всерьез это говоришь.

– Я поклялся… – проворчал сквозь зубыКраловец. – После Олавы. Дал себе слово, что после Олавы никому не будетмилости. Никому.

– Мы не можем перестать быть людьми.

– Людьми? – У гейтмана Сироток едва пена непоявилась на губах. – Людьми? А ты знаешь, что случилось в Олаве? В ночьперед святым Антонием? Если бы ты там был, если бы видел…

– Я был там. И видел.

Глядя в удивленные глаза гейтмана, Рейневан без эмоцийповторил: