Ну же, Джиллиан, соберись! Эти три нескончаемых коридора —всего лишь дешевая попытка произвести впечатление на посетителя. После второгокоридора я окончательно перестала ориентироваться в пространстве. Вот иприемная. Бежевое на бежевом, большая оранжевая пепельница на письменном столе«мисс Кливленд», еще одно кресло а-ля Миз ван дер Роэ и дверь. Дверь с большойбуквы. В проеме стоял улыбающийся Джон — жилистый, нервный, энергичный иприветливый. Он втащил меня в кабинет, закрыл дверь, предложил кофе, раскурилтрубку, задал несколько ничего не значащих вопросов, перечислил вседостопримечательности Сан-Франциско и всячески изображал начальника-друга,радушно встречающего блудную дочь, бывшую внештатную сотрудницу, вернувшуюсяпод родимый кров. Можно было слегка подыграть ему. Я знала, как это делается.Если он и дальше будет строить из себя Друга с большой буквы, тогда все о'кей.Я расслабилась, посмотрела в окно, поинтересовалась здоровьем его детей, поделиласьвпечатлениями от Нью-Йорка и спросила, как «Жизнь женщины» справляется скризисом, охватившим средства массовой информации. Все это говорилось с ленцой,между прочим, как принято в беседах коллеги с коллегой. Какое там интервью?Боже упаси! О поисках работы не было и речи.

Завязался приватный разговор о делах, о том, что одни«книжки» вот-вот закроются, а другие хоть и держатся на плаву, но испытываютсерьезные трудности, «как все мы знаем».

Когда я допивала вторую чашку кофе, Джон вдруг умолк на полуслове,с минуту смотрел на меня, а потом спросил:

— Джиллиан, почему ты вернулась?

Хмм-м… Джон Темплтон не был моим близким другом, которомуможно рассказать всю правду и поплакаться в жилетку. По крайней мере такогожелания у меня не возникало. Что сказать? Пришлось вернуться? Захотелось?Соскучилась по Нью-Йорку? Единственное, что могло сойти за правду, собственно,и было правдой: я приехала искать работу и хочу вернуться в «Жизнь женщины». Ниодно из этих объяснений никуда не годилось, и последнее — меньше всего. Прошлолет восемь, прежде чем я подняла глаза и произнесла то, что пришло в голову:

— Надо было на время уехать из Сан-Франциско. Думаю,вскоре вернусь обратно.

Сию глубокомысленную фразу можно было толковать и так и сяк.В общем, причины личные, понятно? Как ни странно, Джона это удовлетворило. Онтолько спросил, надолго ли я приехала. Этого я и сама не знала. Месяцев нашесть, не меньше. Может, на год-другой… Все зависит от того, как сложится мояжизнь в Нью-Йорке.

— Нужна работа?

— Да… Нет. Я позвонила просто потому, что мне нравится«Жизнь женщины». Возвращаться в рекламное агентство не хочется, а все журналы,как ты сам сказал, дышат на ладан. Я подумала, что, если позвоню тебе, хуже небудет.

— А как дела в «Декоре»? Ты говорила с Энгусом Олдриджем?

— Да. Ничего не вышло, — призналась я, и Джонкивнул в ответ. Похоже, они всегда оставались соперниками, но пользоваться этимв своих целях мне и в голову не приходило. Нет, все-таки честность — лучшаяполитика…

— Джулия Вейнтрауб…

Какая еще Джулия Вейнтрауб? О чем это он, черт побери?

— Вейнтрауб? — переспросила я, надеясь, что Джонповторит слова, которые я пропустила мимо ушей.

— Ты должна ее помнить. Вы вместе делали пару номеров.Рождественский и…

Конечно, я помнила Джулию, но не могла понять, какое онаимеет отношение к нашему разговору.

— Я сказал, что на прошлой неделе она сломана таз ипролежит пластом месяца два, если не все три. Джин Эдварде и еще две девушкиделают все, что могут, но не справляются. Я уже подумывал над тем, чтобы взятького-нибудь им в помощь — дня на три-четыре в неделю. Надеюсь, ты сумеешьподбросить им пару идей? Может, это и не совсем то, что тебе надо, но мне бы нехотелось, чтобы ты трудилась с утра до ночи. Рабочая неделя неполная, и у тебяостанется время, чтобы побыть с дочкой. Что ты об этом думаешь?

Что я думаю? Что д??маю? Вот что: видно, кто-то где-томолится за меня. Аллилуйя! Ах, Крис!

— Джиллиан, прекрати улыбаться и скажичто-нибудь! — Джон не выдержал и рассмеялся. Ответ был написан у меня налице.

— Дорогой мистер Темплтон, на меня таки свалилосьяблоко! Я принимаю предложение, и с превеликим удовольствием. Хочу сказать…Нет, это потрясающе! Как во сне!

— Сможешь выйти в понедельник? — Язык у меняотнялся, и я лишь кивнула в ответ. — Отлично. Значит, по крайней мере надва месяца ты работой обеспечена. Но тебе надо будет потолковать с Джулией ивыяснить ее замысел. Мы сейчас работаем над мартовским номером. Вот пока и все,что тебе нужно знать. Об остальном, в том числе и о деньгах, поговорим впонедельник.

Я продолжала улыбаться, благословляя таз Джулии Вейнтрауб.

— Отлично, Джон. Просто отлично! — Казалось,улыбка навсегда приклеилась к моему лицу.

Джон встал, мы пожали друг другу руки, я подхватила пальто ивылетела из кабинета как на крыльях. Секретарша в бежевой прихожей больше неимела предо мной никаких преимуществ, лифты пели победную песню, а бронзовыецифры 353 делали это неприветливое здание похожим на дом родной. Итак, соследующего понедельника я выхожу на работу.

Вернувшись в отель, я подумала, стоит ли звонить Крису.Вдруг он не поймет, вдруг остудит мой энтузиазм, останется равнодушным ибезразличным? А мне хотелось сочувствия. Половину удовольствия от нового платьяможет испортить то, что скажет о нем твой принц. Ты с трудом дожидаешься егоприхода и с придыханием говоришь, что никогда в жизни не видела ничего болеепрекрасного. А он отвечает, что платье замечательное, но, чтобы его надеть,тебе придется похудеть фунтов на десять, или что оно бы великолепно смотрелосьна девушке с более пышным бюстом, или что у тебя для этого фасона слишкомкороткие ноги… Ты мигом спускаешься с небес на землю и чувствуешь себя мокройкурицей. Так же и с работой… Я не желала, чтобы мне вылили на голову ушат холоднойводы, но поговорить с Крисом хотелось отчаянно. Колебания кончились тем, что вчетыре часа я не выдержала и набрала номер. Послышались длинные гудки. Язатаила дыхание и ждала целую минуту, ощущая растущее разочарование.

— Да? — Фу, это он… Я переживала, какчетырнадцатилетняя дуреха, звонящая своему кумиру.

— Крис? Это я. Я нашла работу. Стилистом в «Жизниженщины». Выхожу в понедельник. Месяца на два — два с половиной. Заменяюредактора, который попал в больницу. Разве это не здорово?

Я выпалила все новости одним духом. Почему нельзя былопроизнести то же самое взрослым, рассудительным и спокойным тоном? Отвозбуждения и смущения я говорила с Крисом словно глупая девчонка. А почему«словно»? Может, я и на самом деле была такой?

— Очень хорошо, Джилл. Какое-то время ты будешь занята.А почему бы тебе не поискать что-нибудь более постоянное? Ведь через два месяцавсе придется начинать снова.