Лимерик, сочиненный Н.Фандориным на обеденном столе в ночь с14 на 15 июня

Заутра блеснул луч денницы,

В таинственной сени гробницы.

У разверстой могилы

Собрались некрофилы

В честь гостя российской столицы.

Новая служба оказалась против прежней не в пример хлопотнейи бессонней, но жаловаться было грех.

Во-первых, рота – чудо что за рота. Солдаты всемуштрованные, сытые, трезвого поведения и чинного облика, каждый за службудержится, а команды исполняют так – можно голоса не повышать. Уже на второйнеделе стал Корнелиус бранные обороты за ненадобностью забывать, ругаться намушкетеров было не за что.

Казарма стояла в трехстах шагах от Матфеевских палат, наулице Малоросейке. Чистая, светлая, при собственной кухне и арсенале. Нокомандиру полагалось квартировать не с ротой, а в дворцовом флигеле, близко отбоярина.

Дом со многими службами находился близ Покровки, в переулке,который в честь канцлера назывался Артамоновским. Квартиру капитану отвелипросторную, с дубовой европейской мебелью, с голландской печью. Кроме денщикаприставили в услужение еще холопа и девку-портомою. Корм полагался от боярскогостола: когда пригласят, то в горнице (Артамон Сергеевич был в обхождении прости нечванлив), а то приносили прямо в комнату.

Отдельного упоминания заслуживала экипировка – такой у фонДорна никогда не было. Серебрёная каска и кираса с золотой насечкой; зеленыйпарадный мундир с позументами и еще один, повседневный, хорошего английскогосукна. Сапог четыре пары, из них одни лаковые, зеркального блеска. Еще отбоярина, в дар бобровая шуба и шапка на зиму, полдюжины батистовых рубашек, двепары теплых подштанников. Когда Корнелиус в свободный вечер выбирался вНемецкую слободу (жалко, нечасто удавалось), то разгуливал меж домов заправскимфрантом: новая шляпа со страусовыми перьями, из-под распахнутой матфеевскойшубы виден камзол с шитьем, на боку шпага в новых золоченых ножнах, в однойруке трость с резным набалдашником моржовой кости, в другой – тонкой работытабакерка. С сорока-то рублей что ж себя не побаловать.

Выдали капитану казенного коня – несказанного красавцатекинских кровей. Своего прежнего, испанского, Корнелиус продал, хоть и жалкобыло. Можно бы и подержать на боярской конюшне – зерно не свое и уход дармовой,но нечего коню без дела бока наедать. Продал вороного рейтарскому майору ЛюкуШарпантьеру – с выгодой, за тридцать два рубля с полтиной. Рейтар, хоть званиеми годами был старше, разговаривал с фон Дорном почтительно, завидовал. Когдаузнал, что тот получает по двадцать пять золотых пистолей на всем готовом,жалобно заругался по-гасконски: рейтары по мирному времени сидели на половинномокладе.

С деньгами у Корнелиуса выходил полный порядок. Впервые вжизни он начал откладывать, и много. А как не откладывать? Вина он не пил – наМоскве пить нельзя, враз сопьешься; в кости не играл – за это Иван Артамоновичпо головке не погладит, да и не с кем при нынешнем-то возвышенном положении; набаб не тратился – разве изредка, на подарок Стешке. Однако из-за большойзанятости теперь бывал у белошвейки реже; да и потом, прибытка от нее былобольше, чем расхода: и угостит, и сама одарит. Недавно подарила воротникгипюровый брюссельского кружения. Этак за два года можно было на отличный домнакопить – в Штутгарте или в Тюбингене, с яблоневым садом и даже собственнымпрудом. Но где именно купить дом и когда – об этом теперь думалось смутно.Корнелиус знал, что уедет из России беспременно, но, конечно, не будущим летом,а позже. Кто ж от своего счастья бежит.

Артамон Сергеевич был щедр. На второй неделе фондорновойслужбы зашел в кордегардию и давай оружие проверять – чисто ли содержится,смазаны ли мушкеты и пистоли, наточены ли шпаги. Остался доволен. Капитанахвалил, пожаловал пару соболей в десять рублей. Плохо ли?

Обязанности у Корнелиуса были такие. Главная (это неговорилось, понималось само собой) – охранять самого боярина, его двор и семью,ну а кроме того, в очередь со стрельцами Стремянного приказа и копейщикамикнязя Милославского мушкетеры держали караулы в Кремле. Иногда фон Дорну вкачестве дежурного офицера выпадало стоять при дверях на царских пирах ипосольских приемах. В сияющей кирасе, с обнаженной шпагой в руке он торчал тамнедвижным истуканом – вроде и глазом не поведет, а сам видел и примечал многое.Льстило, что во всем огромном зале оружие у него одного, если не считатьгосударевых телохранителей-рынд с церемониальными серебряными топориками. Дажеу иноземных послов при входе во дворец отбирали шпаги, о придворных и говоритьнечего. За явление пред светлые государевы очи при сабле или хотя бы кинжале –смертная казнь, без снисхождения. Всем, стало быть, нельзя, а капитану фонДорну можно и даже должно. Вот какое ему (а верней Артамону Сергеевичу)доверие.

За первые два месяца новой службы насмотрелся Корнелиус и нагород-Кремль, и на придворные обычаи, и на самого Государя Царя Великого КнязяВсея Руси Самодержца.

Кремль замок большой, с тройной стеной и глубоким рвом, аслучись осада – взять его будет нетрудно. Крепость вся старинного строения,кирпичная, земляных валов нет совсем. Если учинить правильную канонаду изсовременных орудий, от стен во все стороны полетят осколки, калеча и убиваязащитников. И башни с колокольнями слишком высоки: сбить такую дуру прицельнымпушечным залпом – полцитадели завалит.

Внутри Кремль напоминал не монаршью резиденцию, а какой-томуравейник. Бессмысленное и беспорядочное нагромождение деревянных и каменныхпостроек, соединенных меж собой открытыми и закрытыми галереями. Хоромы побольшей части ветхие, кривые. Над крышами торчат башенки, луковки, крендельки,флюгера – только вся эта красота до первого большого пожара. Одна зажигательнаябомба из польской или шведской мортиры, и превратится царская твердыня в грудуголовешек.

В карауле лучше всего было стоять на спуске с Кремлевскогохолма, где разбиты Верхний и Нижний сады, а в них пруды и оранжереи с редкимифруктами – даже зимой плодоносят винная ягода, лимоны, клубника. Там, вдали отбояр и дворян, Корнелиус несколько раз видел и самого государя. Его величестволюбил прогуливаться меж сих райских кущ – сорвет с ветки померанец либо сливу,надкусит, выбросит.