– Потрясающе, правда?

– Да, – ответил он все тем же странным голосом, –действительно потрясающе, Джесс. Даже сильнее потрясает, чем я предполагал…

Прошло еще немного времени, и в коробке она видела, какчерный диск почти совсем закрыл солнце: часы уже показывали 5.25, потом и 5.30.Теперь все ее внимание было сосредоточено на исчезающем кружке в коробке, илишь на периферии ее сознания осталась мысль о том, как тверды сегодня егоколени. Что-то уперлось в ее попку, но это не было неприятным… Похоже насиденье велосипеда.

Джесси опять заерзала, пытаясь отыскать на его колене самоеудобное положение. Том быстро и судорожно вдохнул воздух через нос.

– Пап, я тяжелая? Тебе неудобно?

– Нет. Ты чудесная.

Она посмотрела на часы. Было 5.37, только пять минут дополного затмения, может быть, чуть больше, если ее часы спешат.

– Могу я теперь взглянуть сквозь стекло?

– Пока нет, Чудо-Юдо, чуть позже. Она слышала, как откуда-тоиздалека доносится песня: «Старая сова.., кричит голубке… Тэмми… Тэмми… Тэммитак ее любит…» голос в конце концов утонул в волне музыки, вместо него вынырнулрадиокомментатор Дэбби Рейнолдс, который сообщил, что в Ски-Тауне становитсятемно, но небо слишком облачно со стороны Нью-Гэмпшира, чтобы хорошо видетьзатмение. На улицах полно обывателей, которые разочарованно пялятся в темныхочках на небо.

– Мы не разочарованные обыватели, правда, папа?

– Нисколько, – согласился он и снова задвигался под ней, –мы вообще самые счастливые люди на свете.

Джесси снова посмотрела на солнце, забыв обо всем, кромемаленького кружочка, на который она могла теперь смотреть, не суживая глаз ибезо всяких очков. Теперь слева возникла яркая кромка света; казалось, всяповерхность коробки с рефлектором осветилась.

– Смотри на озеро, Джесси!

Она посмотрела, и ее глаза за стеклами очков расширились.Сосредоточив все внимание на солнце, она пропустила то, что происходит вокруг.Лесные дали и бирюза озера потускнели и стали похожими на старинную акварель.Неожиданные сумерки, волнуя и одновременно пугая десятилетнюю девочку, ползлипо озеру Дарк-Скор. Где-то в лесу тревожно прокричала сова, и Джессипочувствовала внезапную дрожь, которая прошла по телу. По радио Марвин Гэйснова начал петь: «О, слушайте, слушайте все, особенно вы, девочки, развесправедливо, что ты дома в одиночестве, а любимая далеко?» Сова еще раз гулкокрикнула в лесу. Джесси встрепенулась от этого резкого, неприятного звука. Томобнял ее, и Джесси благодарно прижалась к нему.

– Как страшно! Мне страшно, пап…

– Это скоро кончится, дорогая, а другого затмения ты можешьи не увидеть. Поэтому постарайся не пугаться и получить удовольствие сейчас.

Она посмотрела в коробку. Там ничего не было.

– Папа? Пап, оно ушло. Могу я…

– Да, вот теперь в самый раз, но когда я скажу: довольно,значит, довольно. Никаких споров, понятно?

Естественно, понятно. Она нашла, что эта идея о сожженнойсетчатке или роговице – когда сначала ты не подозреваешь, что она горит, апотом уже слишком поздно, – гораздо страшнее даже этой совы в лесу. И все-такией хотелось каким-либо образом увенчать это событие именно сейчас, когда оно,вот сейчас, происходит…

«Но я верю, – тянул Марвин страстно, – да, я знаю.., чтоименно так надо любить женщину…» Том дал ей щипцы, а затем три разных кусочкастекла. Он учащенно дышал, и Джесси вдруг почувствовала, что ей его жалко.Затмение и его напугало, но он был взрослый мужчина и не должен был показыватьэто. Взрослые слишком часто грустят и не умеют радоваться. Она хотелаобернуться, чтобы утешить его, но подумала, что это только ухудшит дело. Онпочувствует себя неловко или, наоборот, высмеет ее. А она больше всего нелюбила, когда над ней смеются. Так что она, продолжая держать кусочки дымчатогостекла прямо перед собой, оторвала взгляд от коробки и посмотрела сквозь них.

«Теперь вы согласитесь, ребята, – пел Марвин, – все этоустроено слабовато. Так дайте же мне услышать вас!..» То, что Джесси увиделачерез очки и закопченные стекла…

В этот момент Джесси, прикованная наручниками к кровати вкоттедже на северном берегу озера Кашвакамак, та Джесси, которой уже не десять,а тридцать девять, поняла две вещи: она не спала, и день затмения был не восне: просто она снова проживала его. Ей хотелось бы, чтобы это был сон, как соно дне рождения Уилла, где оказались люди, которые либо умерли, либо находилисьсовсем в другом месте. Но нет, это была действительность, окрашенная в мрачныецвета вселенской катастрофы. Сначала затмение, потом отец…

«Хватит, – решила Джесси. – Больше ни слова, я запрещаю всеэто».

Она сделала судорожную попытку вырваться из сна, иливоспоминания, или что бы это ни было. Ее тело бессильно дернулось и замерло вприступе боли; цепочки наручников звякнули. Ей нужно во что бы то ни сталоосвободиться, потому что следующей ночной встречи с призраком в углу еерассудок не выдержит.

Она откинулась на подушку, ее руки были жертвенно разведеныв стороны, лицо бледно и сосредоточенно.

«Особенно вы, девочки, – прошептала она в темноту, –особенно вы…» Сил не было. Она погружалась в сон, и день солнечного затменияснова позвал ее.

То, что Джесси увидела через очки и закопченные стекла, былонастолько странно и удивительно, что сначала она не поверила. В дневном небебыл широкий красочный ореол.

«Я разговариваю во сне, потому что я не видел мою милуюцелую неделю…» Именно в этот момент она почувствовала руку отца на правомсоске. Пальцы осторожно потрогали его, потом скользнули к левому и сновавернулись направо. Как будто он производил сравнение размеров. Теперь он дышалтяжело и прерывисто у самого ее уха, и она снова ощутила этот твердый предметпод собой.

«Мне нужен свидетель! – выкрикивал ловец душ Марвин Гэй. –Свидетель! Свидетель!»

– Папа! Что с тобой?

Она снова ощутила осторожное прикосновение его пальцев ксвоей груди – наслаждение и боль, – но на этот раз их сопровождали тревога истыд.

– Все хорошо, – ответил он, но его голос звучал как чужой, –все хорошо, только не оглядывайся.

Он повернулся, и рука, которая трогала грудь, ушла куда-то,а та, которая была на ее бедре, двинулась дальше, под подол ее летнего платья.

– Папа, что ты делаешь?