Долго было слышно лишь чавканье, чмоканье да стуксталкивающихся в горшке деревянных ложек.

– Зараза, – сказал Паулье Дальберг и протяжнорыгнул. – Я б еще чего съел.

– Я тоже, – поддержала Цири и тоже рыгнула,восхищенная простецкими манерами краснолюдов.

– Только не каши, – сказал Ксавьер Моран. –Уже в глотке стоит эта пшенка. Солонина тоже обрыдла.

– Ну так нажрись травы, ежели у тебя такой изячныйскус.

– Иль березу ошкурь зубами. Бобры – вон те этак делаюти живы.

– Бобра б я, пожалуй, съел.

– А я – рыбки, – размечтался Паулье, с хрустомразгрызая добытый из-за пазухи сухарь. – Хоцца мне рыбки, ей-бо.

– Так наловим рыбы.

– Где? – проворчат Янник Брасс. – В кустах?

– В ручье.

– Тоже мне ручей. На другой берег нассать можно. Какаятам могет быть рыба?

– Есть там рыбы. – Цири облизнула ложку и сунулаза голенище. – Я видела, когда ходила по воду. Но какие-то больные. У нихсыпь. Черные и красные пятна…

– Форель! – рыкнул Паулье, брызгая крошкамисухаря. – А ну, ребяты, к ручью! Реган! Скидывай портки! Сделаем сачок изтвоих портков.

– Почему из моих?

– Стаскивай мигом, не то по шее получишь, молокосос!Тебе мать что сказала? Меня слушать!

– Поспешите, если хотите рыбачить, вот-вотстемнеет, – сказал Ярпен. – Цири, вода вскипела? Оставь, оставь,ошпаришься и вымажешься котлом-то. Знаю, что сильная, но уж позволь, я отнесу.

Геральт уже ожидал. Они издалека заметили его белые волосымежду раздвинутыми полотнищами фуры. Краснолюд перелил воду в бадейку.

– Помощь нужна, ведьмак?

– Спасибо, Ярпен, Цири поможет.

Температура у Трисс уже спала, но слабость была прямо-такичудовищной. Геральт и Цири уже наловчились ее раздевать и мыть, научились притормаживатьее благородные, но пока непосильные порывы к самостоятельности. Дело шло наудивление справно – он держал чародейку в объятиях, Цири мыла и вытирала. Однотолько Цири удивляло и раздражало – Трисс излишне уж крепко, по ее мнению,прижималась к Геральту. В этот раз даже пыталась его поцеловать.

Геральт движением головы указал на вьюки чародейки. Цирипоняла сразу, потому что это тоже входило в ритуал: Трисс всегда требовала,чтобы ее причесывали. Девочка отыскала гребень, опустилась на колени. Трисс,наклонив к ней голову, обхватила ведьмака. По мнению Цири, слишком уж крепко.

– Ах, Геральт, – разрыдалась чародейка. – Какжаль… Какая жалость, что все, что было между нами…

– Трисс, прошу тебя…

– …не случится теперь… Когда я выздоровею… Все было бысовсем иначе… Я могла бы… Я могла бы даже…

– Трисс!

– Я завидую Йеннифэр… Я ревную тебя к ней…

– Цири, уйди.

– Но…

– Прошу тебя…

Цири спрыгнула с телеги и налетела прямо на Ярпена, которыйожидал, опершись о колесо и задумчиво покусывая длинную травинку. Краснолюдпоймал ее. Ему не пришлось даже наклоняться, как Геральту. Он был вовсе не вышеее ростом.

– Никогда не совершай такой ошибки, маленькаяведьмачка, – буркнул он, косясь на телегу. – Если кто-нибудь проявитк тебе сочувствие, симпатию и преданность, если удивит благородством характера,цени это, но не перепутай с… чем-то другим…

– Подслушивать нехорошо.

– Знаю. И небезопасно. Я едва успел отскочить, когда тывыплеснула смывки из бадейки. Пошли глянем, сколько форелей попалось в Регановыпортки.

– Ярпен?

– Хе?

– Я тебя люблю.

– Я тебя тоже, коза.

– Но ты краснолюд. А я нет.

– А какое это… Да. Скоя’таэли. Ты имеешь в виду белок,да? Это не дает тебе покоя, а?

Цири высвободилась из-под тяжелой руки.

– Тебе тоже не дает. И другим. Я же вижу.

Краснолюд молчал.

– Ярпен?

– Слушаю.

– Кто прав? Белки или вы? Геральт хочет быть…нейтральным. Ты служишь королю Хенсельту, хоть сам – краснолюд. А рыцарь назаставе кричал, что все – наши враги и что всех надо… Всех! Даже детей. Почему?Ярпен? Кто же прав?

– Не знаю, – с трудом проговорил краснолюд. –Я не набрался премудростей. Делаю так, как считаю нужным. Белки взялись заоружие, ушли в леса. Людей – в море, кричат, не зная даже, что это сомнительноетребование им подбросили нильфгаардские лазутчики. Не понимая, что эти словаадресованы не им, а людям, что они должны пробудить людскую ненависть, а небоевой задор юных эльфов. Я это понял, поэтому то, что вытворяют скоя’таэли,считаю преступной глупостью. Что ж, через несколько лет меня за это, возможно, окрестятпредателем и продажной тварью, а их станут именовать героями… Наша история,история нашего мира знает такие случаи.

Он замолчал, поскреб бороду. Цири тоже молчала.

– Элирена… – неожиданно буркнул он. – ЕжелиЭлирена была героиней, ежели то, что она сделала, называется геройством, тоничего не попишешь, пусть меня обзывают предателем и трусом. Потому что я,Ярпен Зигрин, трус, предатель и ренегат, утверждаю, что мы не должны истреблятьдруг друга. Я утверждаю, что мы должны жить. Жить так, чтобы позже ни у кого непришлось просить прощения. Героическая Элирена… Ей пришлось. Простите меня,умоляла она, простите. Сто дьяволов! Лучше сгинуть, чем жить с сознанием, чтоты сделал что-то такое, за что приходится просить прощения.

Он снова замолчал. Цири не задавала вопросов, так ипросившихся на язык. Инстинктивно чувствовала, что этого делать не следует.

– Мы должны жить рядом, – продолжал Ярпен. –Мы и вы, люди. Другого выхода у нас нет. Двести лет мы об этом знаем и большеста работаем на это. Ты хочешь знать, почему я поступил на службу к Хенсельту,почему принял такое решение? Я не могу допустить, чтобы то, над чем мыработаем, пошло коту под хвост. Сто лет с лишком мы пытались сжиться с людьми.Низушки, гномы, мы, даже эльфы. Я не говорю о русалках, нимфах и сильфидах, этивсегда были дикарками, даже когда о вас тут и слуху не было. Тысяча чертей, этотянулось сто лет, но нам как-никак удалось наладить совместную жизнь, бок обок, вместе, нам удалось частично убедить людей, что мы очень мало отличаемся другот друга.