Цири резко дернула Каштанку, сразу сорвалась в галоп, низконаклонившись в седле. Геральт, занятый разговором с Венцком, выпрямился.

– Не дури! – крикнул он. – Без фокусов,девка! Хочешь шею сломать? И не отъезжай очень-то далеко…

Больше она не услышала ничего, слишком сильно вырваласьвперед. Сделала это нарочно, надоело выслушивать ежедневные поучения. «Не такбыстро, не так резко, Цири. Та-та-та! Не отдаляйся! Па-па-па! Будь осторожна!Па-па! Ну совсем так, будто я девчонка малая, – подумала она. – А мнеуже почти тринадцать, у меня резвая Каштанка и острый меч за спиной. И ничего яне боюсь! И… весна кругом».

– Эй, смотри, задок сотрешь!

«Ярпен Зигрин. Еще один мудрила! Па-па!»

Дальше, дальше, галопом по выбоинам, через зеленые травы икустики, через серебристые лужи, через золотой влажный песок, через перистыепапоротники. Испуганная лань умчалась в лес, только сверкнула в прыжкахчерно-белым фонариком зада. С деревьев взлетают птицы – цветастые сойки изолотистые щурки, черные болтливые сороки со смешными хвостами. Из-под копытвзметается вода в лужах и выбоинах.

Дальше, дальше! Лошадь, которая слишком долго еле-елешевелила ногами, плетясь за обозом, идет легко, мчится резво, быстро, ее радуетскорость, играют мускулы, влажная грива хлещет Цири по лицу. Лошадь вытягиваетшею. Цири отпускает поводья. Дальше, лошадка, не грызи удила и мундштук,дальше, в карьер, в карьер, быстрее, быстрее! Весна!

Она придержала Каштанку, оглянулась. Ну наконец-то одна.Наконец-то далеко. Уже никто не поругает, не станет увещевать, не обратитвнимания, не будет грозиться, что покончит, мол, с такими поездочками.Наконец-то одна, свободна, вольна и независима.

Теперь помедленнее. Легкой рысью. Ведь это же прогулка неради одного только удовольствия, у нее тоже есть определенные обязанности. Ведьсейчас она – конный разъезд, патруль, передовое охранение. «Ха, – думаетЦири, осматриваясь, – безопасность всего обоза сейчас зависит от меня. Всес нетерпением ждут, когда я вернусь и доложу: дорога свободна, никого невидела, ни следов колес, ни копыт. Доложу, а тогда тощий господин Венцк схолодными голубыми глазами серьезно кивнет, Ярпен Зигрин оскалит желтые конскиезубы, Паулье Дальберг кивнет: молодец, малыш! А Геральт едва-едва улыбнется.Улыбнется, хотя последнее время он улыбается так редко».

Цири осматривается, все фиксирует в памяти. Две поваленныеберезки – не проблема. Куча веток – не страшно, телеги пройдут. Промытый дождемровик – что за преграда, колеса первой фуры пробьют колею, остальные пройдутследом. Большая поляна – отличное место для привала…

Следы? Какие тут могут быть следы! Никого тут нет. Лес.Птицы верещат среди свежих, зеленых листиков. Коричнево-рыжая лиса не спешаперебежала дорогу… И все пахнет весной.

Дорога переламывается на половине холма, скрывается в песчанистомяре, уходит под кривые сосенки. Цири съезжает с дороги, взбирается по склону,чтобы сверху осмотреть район. И коснуться мокрых, пахучих листьев.

Соскакивает с седла, забрасывает вожжи на сук, медленно идетчерез покрывающий холм можжевельник. По другую сторону холма видна проплешина,зияющая в гуще леса, словно кто-то выгрыз часть деревьев: вероятно, след послепожара, который полыхал здесь давным-давно, потому что нигде не видно пепелища,всюду зелено от невысоких березок и елочек. Дорога, докуда хватает глаз,кажется свободной и проезжей.

И безопасной.

«Чего они боятся? – подумала Цири. – Скоя’таэлей?А чего их бояться? Я не боюсь эльфов. Я им ничего не сделала.

Эльфы. Белки. Скоя’таэли».

Прежде чем Геральт приказал ей отойти, Цири успела рассмотретьтрупы на заставе. Особенно запомнился один – с лицом, закрытым слепившимися откоричневой крови волосами, с неестественно вывернутой и выгнутой шеей.Застывшая в жуткой гримасе верхняя губа приоткрывала зубы, очень белые и оченьмелкие, нечеловеческие. Она запомнила обувь эльфа, потрепанную и истертую,длинную, до колен, внизу шнурованную, сверху защелкивающуюся на многочисленныекованые крючки.

Эльфы, которые убивают людей, сами гибнут в борьбе. Геральтговорит, что надо соблюдать нейтралитет… А Ярпен – что надо поступать так,чтобы потом не приходилось просить прощения…

Она пнула кротовью горку, задумчиво поводила носком ботинкапо песку.

Кто, у кого и за что должен просить прощения?

Белки убивают людей. А Нильфгаард им за это платит.Использует их. Подзуживает, науськивает. Нильфгаард.

Нет, Цири не забыла, хоть очень бы хотела забыть. О том, чтослучилось в Цинтре. О бродяжничестве, отчаянии, страхе, голоде и боли. Омаразме и отупении, которые наступили позже, гораздо позже, когда ее нашли иприютили друиды из Заречья. Она помнила это как в тумане, а хотела перестатьпомнить вообще.

Но это возвращалось. Возвращалось в наваждениях и снах.Цинтра. Топот коней и дикие крики, трупы, пожар… И черный рыцарь в крылатомшлеме… А потом… Хаты в Заречье… Почерневшая труба на пепелище… Рядом, унетронутого колодца, черный кот, зализывающий страшный ожог на боку. Колодец…Журавль… Ведро…

Ведро, полное крови.

Цири протерла лицо, глянула на ладонь. Ладонь была мокрая.Девочка хлюпнула носом, вытерла слезы рукавом.

«Нейтралитет? Равнодушие? – Ей хотелось кричать. –Ведьмак, равнодушно взирающий на бойню? Нет! Ведьмак должен защищать людей. Отлешего, вампира, оборотня, и не только. Он обязан защищать от любого зла. А я вЗаречье видела, что такое зло.

Ведьмак обязан защищать и спасать. Защищать мужчин, чтобы ихне подвешивали, как мишени для стрел, за руки на деревьях и не насаживали наколья. Защищать светловолосых девушек, чтобы их не распинали между вбитыми вземлю колышками. Защищать детей, чтобы их не резали и не бросали в колодцы.Защиты заслуживает даже кот, обгоревший в подожженном сарае. Поэтому я стануведьмачкой, для того у меня и меч, чтобы защищать таких, как люди из Соддена иЗаречья, потому что у них ведь нет мечей, они не знают выпадов, финтов,полуоборотов, вольтов и пируэтов, их никто не научил, как надо драться, онибессильны и безоружны против оборотня и нильфгаардского мародера. Меня дратьсяучат. Чтобы я могла защищать безоружных. Всегда. Я никогда не буду нейтральной.Никогда не буду безразличной.

Никогда!»

Она не знала, что ее подтолкнуло – то ли тишина, холоднойтенью опустившаяся на лес, то ли движение, пойманное краешком глаза. Но онаотреагировала мгновенно – рефлекс, приобретенный и выработанный в лесахЗаречья, когда, убегая из Цинтры, она мчалась наперегонки со смертью. Она упалана землю, вползла под куст можжевельника и замерла. Только б не заржала лошадь.Только б не заржала!